Курортный роман

[perebeia1]

Как устроены горы.


Омари так рассказывал про свои любимые горы, а я их не любила никогда. Что-то в них чуждое для меня, холодное, неприступное, грозное… Снизу посмотреть – другое дело, но лезть вверх – не понимала никогда. Омари сказал, что надо просто хоть раз в жизни подняться туда. И мы решили попробовать. Сначала дошли до обзорной площадки – мне вид оттуда очень понравился. Пошли еще повыше, дорога кончилась, по тропинке. И довольно быстро дошли до какой-то вершинки, откуда вид был еще красивее. Я уже вообразила себя альпинисткой, меня разобрал азарт, и мы полезли выше. Я разогналась на самую вершину залезть. И хотя была в обычных туфлях без каблуков, забралась на удивление легко и быстро. Но за этой вершиной поднималась еще одна. Оказывается, ее снизу не видно просто. Полезли и на нее. А за ней следующая. Вот как горы устроены оказывается! Большую часть вообще снизу не видно.

На второй вершине я почувствовала себя вообще покорительницей Эвереста. И вдруг мимо нас протопало стадо коров с пастухом! Вот вам и альпинистка. Даже коровы на эту высоту забираются без проблем. Ну, горы и в самом деле не очень крутые, все в лесах, тропинки кругом. Полезли дальше. У подножия гор уже розовела земляника, трава ковром, деревья цвели. Повыше деревья стояли с чуть распустившимися листьями, потом совсем голые, и трава исчезла, зато появились подснежники. А потом запахло снегом, стали попадаться нерастаявшие сугробы небольшие. Из почти лета мы через весну попали в конец зимы. За какие-то полтора – два часа пути в горы. И вот я стою на очередной вершине. Слева и справа ущелья и за ними соседние вершины. Слева ниже нас парит орел. Справа облака, тоже ниже нас. Впереди море, море, море. Таким огромным его только с гор можно увидеть. Жаль, что было пасмурно. Говорят, в ясную погоду оттуда Пицунду видно. Какой это был восторг! Мы развели костер, посидели немножко. Проголодались. У нас с собой даже воды не было. Омари думал, что меня хватит только до обзорной площадки. И я все смотрела и смотрела с этой вершины, и не могла поверить, что это наяву. Тут мимо нас прошли настоящие альпинисты, со снаряжением и ледорубами. Дальше и правда без снаряжения уже было не подняться. Пора было возвращаться. И тут меня разобрал ужас. Я представила, на какой мы высоте, и сколько надо будет спускаться. А вниз идти - это не то, что вверх, это куда труднее и страшнее. И чуть не заплакала от страха. А что делать? Посыпались вниз. И тут пошел дождь, теплый, но упорный, неперестающий. Земля раскисла, трава скользкая. Спускались мы почти четыре часа. Я плохо помню этот спуск. Где шла, где катилась, где Омари волок на себе почти. Сначала он пытался меня учить, как надо ходить в горах, как не оцарапаться о колючие ветки.

- Ты не уважаешь кусты совсем. Они хотят, чтобы ты их заметила, отвела тихонько ветки. А ты напролом через них. Они обижаются и царапаются, чтобы ты на них внимание обратила.

Я пыталась. Но чтобы все это уметь, надо вырасти в горах, как Омари. Вон он, как сайгак прыгает, ни царапинки. Говорит, на спор бы минут за 40 влез на такую высоту, и за час спустился. А мне уже не до кустов и колючек. Положите меня и катите через них, не могу больше, ноги не идут. И конца этим горам не видно и не видно. Но все же спустились наконец. Буквально на сто метров правее того места, где начали подниматься. Хотя обходили какие-то овраги и ручьи. Одна бы я не представляю куда забрела.

Бедная соседка моя чуть в обморок не упала, когда увидела меня всю мокрую и исцарапанную. Но как истинная спортсменка меня поняла. А на следующий день я еле встала с постели. Такой крепатуры у меня сроду не было. Я буквально ногу на ступеньку не могла поднять. Дня два ходила как стреноженная. А царапины не прошли до самого дома. Но все равно, все равно это самое яркое и незабываемое впечатление от всей поездки. И до сих пор не померкло, в отличие от воспоминаний о самом романе:)

ТАЙНА ПРИНЦА ОЛЬДЕНБУРГСКОГО, ЛЖЕ-ПРОКУРОР И СУП-БЕСПРИЗОРНИК



Первое, что я увидела в Гагре - озеро в парке с лебедями и пеликанами. Пеликан приводнялся на свои лапищи, и скользил на них, как на водных лыжах, тормозя крыльями. Да еще этот клюв с мешком под ним - зрелище было потрясающее. Экскурсовод в это время что-то рассказывал про замок принца Ольденбургского, но я так засмотрелась на пеликана, что все прослушала. И загадочный замок так и остался загадочным. Я думала, принц этот английский почему-то. Или датский, как Гамлет. И вот только сейчас, читая Сандро из Чегема, выяснила, что вовсе даже наш, российский. Приехал туда абхазов цивилизовать. Он-то и завел для этого пеликанов и лебедей, и кормил их собственноручно. Еще он завел там кунсткамеру, по примеру Петра, видимо. А также пытался развести в лесах обезьян, тоже в целях просвещения. Но абхазы были совсем темными, цивилизоваться через мартышек на захотели, и перестреляли всех человекообразных, как оскорбление образу Божьему.

И еще много чего вспомнила, читая про Сандро. Как мы ездили в Афонские пещеры. Я думала - ну, пещера, заглянем и выйдем. И совершенно обалдела, когда нас на поезде в нее повезли, и поезд довольно долго шел внутри этой пещеры. Так до сих пор и не понимаю, как могут быть такие пещеры. Целый город под землей, с реками и озерами. И как мы шли по скользкому мосту через эту реку довольно долго. И озеро какого-то небывалого на поверхности цвета, близкого к бирюзовому. И уж все эти сталактиты-сталагмиты огромные конечно. И Омари не дал сфотографироваться там! Сказал, еще чего, под землей фотографироваться. И как в одном из залов с потрясающей акустикой включили запись абхазской хоровой капеллы, и даже свет погасили для усиления впечатления. Это было что-то потрясающее. И сказали, что иногда эта капелла там концерты дает. Но мы ее слушали в бывшей церкви потом, в Пицунде, случайно на концерт попали.

А на Рицу нас не возили, дорога была опасная ранней весной. Наверное, я никогда ее не увижу теперь.

Вспомнила грузинку, которая варила кофе по-турецки. И Омари с ней говорил по-грузински. И он всегда и со всеми продавцами говорил. Сначала я не понимала, зачем это нужно, почему просто не сказать - два кофе, килограмм орехов, пучок петрушки. Зачем эти разговоры издалека, странные несмешные шутки. А потом поняла, что он все делает правильно, по их правилам. Это нам, как гостям, прощают все эти - два кофе, полкило мандаринов. А на самом деле нужно вот так покупать тут, как он, как бы между делом, за разговором, ради которого будто и подошли.

Еще он мне рассказывал байки про Сталина, какие, видимо, бытуют на Кавказе про всяких легендарных абреков. Ну и он в них выглядел таким кавказским Робин Гудом, хитрым, смелым и бескорыстным. Я совала ему свежий номер Огонька с очередными разоблачениями, но это было бесполезно. Все это вранье. А если что не так - так его обманывали и он не знал.

О себе он рассказывал скупо и скромно, но это тоже были заготовки для легенды. Как прорвало газопровод, и весь город остался без газа, и он конечно пошел на место аварии, там все ждали, когда газ остатки вытечет из трубы, и варить было нельзя, а он полез и варил там сутки один, и пришел домой с опаленным лицом. И в другой раз у них на ГРЭС, наоборот, в воде что-то сломалось, и он нырял и там что-то чинил под водой.

Еще про суп-беспризорник вспомнила.

- Жена у меня готовить не любит, не умеет. Прихожу с работы - опять у нас суп -беспризорник. Настоящий суп знаешь как варить? Два часа не отойдешь от плиты. То почисть, это порезать, то потушить, это положить, а это достать. А жена у меня учительница. Покидает все в кастрюлю и идет тетрадки проверять. Вот и выходит суп-беспризорник. Но я не ругаюсь, поем из кастрюли прямо, чтоб живот не пустой, и спать.

Еще подруга моей первой соседки. Она оказалась из Уфы. Говорила только о том, что она прокурор, и как это трудно, быть прокурором. Вот и на отдыхе она должна все время помнить, что прокурор, и вести себя строго и ничего себе не позволять. И сидела все время как аршин проглотила, и даже когда молчала, на лице было ясно написано - я прокурор. Потом я встретила ее в Уфе на вечеринке нашей конторы. Оказалась бухгалтером на одном из наших предприятий. Зачем ей хотелось побыть прокурором, я так и не поняла. И конечно не спрашивала, сделала вид, что не помню ее кратковременного прокурорства. Она даже в гости ко мне приезжала. Ну, мало ли, хочется человеку прокурором побыть, жалко что ли.

Я рассказала почти все. Осталось чуть-чуть о последних днях, расставании, и чем все это закончилось.

Прощание и разлука. Адреса и телефоны. Папы дома нет

Чем быстрее время приближалось к отъезду, тем печальнее мне было думать о расставании. И даже просто страшно. Омари об этом молчал, ну и я не заговаривала. Как я могу заговаривать? Я свободна, а он нет. Только когда он сказал, что нужно билет покупать. Я просто взглянула на него, ничего и спрашивать не собиралась, а он посмотрел на меня умоляюще, как-то по-детски даже, и говорит:

- Только не говори ничего! Прошу тебя. У меня даже кожа заболевает, когда я об этом думаю.

Он уже рассказал мне про свои теперешние обстоятельства. Младший грузинский сын оказался неспособным выполнить свой долг перед родителями, хоть и жил в их селе, как полагается младшему. Не знаю уж, что там с ним было, но родителей на него оставить было нельзя. Кому-то другому надо было перебираться туда и покоить их старость, или Омари, или его старшему брату. Старший брат жил в Тбилиси, какой-то приличный пост там занимал, и дети взрослые там же в Тбилиси. Надежды, что он все бросит и поедет в село, не было никакой. Хотя Омари написал ему запрос по этому поводу, но ответ был заранее ясен. Так что Омари сказал – придется мне ехать. Жена захочет со мной – пусть едет, не захочет – один поеду. Я так поняла, что какой-то разговор с женой на эту тему был, и конечно она не рвалась сменить городскую квартиру на грузинское село. А я бы вот хоть сейчас с ним тогда поехала, честное слово. Думаю, он это прекрасно понимал.

За билетами была небольшая очередь. Я что-то все говорила, чтобы не думать о грустном, но Омари меня не слушал. Он думал, думал, думал, и все его мысли было видно насквозь. Когда подошла его очередь, он отскочил от окошечка и пропустил пару человек. Глаза у него просто сверкали, он то улыбался, то хмурился. Потом посерьезнел и взял билет. Я спросила, что с ним, уж не в Уфу ли он билет взял. Он ответил очень серьезно:

- Нет. Рано еще

Нет, мы не говорили о разлуке, не строили планов, ничего не обещали и не мечтали. Я вообще не могла и права не имела. А он все думал и думал. Потому что ни с того ни с сего говорил вдруг:

- Жена ровня… А что, это же неплохо наверное? Даже интереснее? Почему жена должна быть послушной дурочкой?

- Почему я такой старый? Будь я на 10 лет моложе, я бы пять минут не думал! Даже если бы на пять лет.

Мне было совершенно все равно, старый он или молодой. Что там эти 8 лет разницы? Да любой мой ровесник был в сто раз старее его и душой и телом.

- Нет, Олга. Сейчас–то еще ничего. А лет через 10 сбежишь от меня.

Внушить ему, что через 10 лет мне будет под пятьдесят, и вряд ли я куда побегу, было невозможно. Ты ребенок еще. И все. Ребенок.

Я и правда чувствовала себя ребенком с ним. Это было такое непривычное ощущение.

- Ты красивые платья захочешь, сапоги… Ну, достать-то я тебе и там достану, а ты скажешь – куда я буду это носить здесь? Сбежишь. Опозоришь на все село старого Омари.

Я проклинала себя за то, что взяла с собой самые красивые платья. Лучше бы в ситцевых ходила.

- Ты коров доить умеешь?
- Научусь! Подумаешь!
- Не будешь ты коров доить

День отъезда неумолимо приближался. Представить себе расставание было все невозможнее и невозможнее. Решили с утра поехать в Сочи. Это был первый жаркий день за весь месяц. Настоящая жара. Никто не ожидал, привыкли мерзнуть уже, и я нарядилась в черное грузинское платье с рукавами. То есть оно было югославское, из тонкой-тонкой шерсти, с вышивкой тоже черной, очень красивое, это Омари его грузинским звал, похоже было. И парилась в нем весь день. Лицо и руки загорели до черноты успели, как будто я асфальт укладывала месяц.

Мы все ходили-говорили, о чем угодно, только не о расставании, не о том, что будет или не будет дальше. Я не выдержала, все же собралась заговорить, но только глаза на него поднять успела и не смогла.

- Олга, молчи. Пожалуйста, не надо, молчи.

Я поняла. Он бы не смог. Он бы просто заплакал. Все его силы уходили на то, чтобы не заплакать при мне. И я тоже старалась. Если уж какая слезинка набегала – отворачивалась и быстро ликвидировала.

Мы не знали, куда себя деть. Куда-то ходили без цели. Наняли катер, поплавали в море. Где-то поели. Зашли в церковь. Просто мимо шли. Поставила свечку, за кого бабушка просила. Интересно, что помолиться о том, о чем сейчас были все мысли, даже не пришло в голову. Навряд ли я понимала, но чувствовала точно, что об этом молиться нельзя.

Он дал мне адрес, на который ему писать. Это женщина, мой хороший друг. Напиши сразу, как приедешь. Сначала телеграмму пришли в Грузию. Дал адрес родителей. Потом написал адрес домашний, телефон, все, что можно только, чтобы не потеряться. Я, конечно, свой адрес и телефон дала. Мы уже приехали в аэропорт, а я все не верила, что вот сейчас все кончится, все ждала какого-то чуда. Что он не выдержит, не сможет, плюнет на все и полетит со мной. Или меня не пустит и заберет с собой. Наверное, если бы я хоть как-то его спровоцировала, даже просто заплакала, так бы и случилось. Но я не могла, не могла его подталкивать, не имела права. Я честно держалась из последних сил, как и он. Последнее, что помню – он в дверях накопителя, с пустым каким-то лицом, говорит – я прилечу, прилечу. Не мне говорит, себе. Себя этим успокаивает.

Я залилась слезами, как только отвернулась. Я знаю, он тоже плакал. Его самолет был на два часа позже. Я плакала весь полет. Мужик, сидевший рядом, сунул мне свой платок взамен моего, промокшего насквозь.

- Влюбилась? Понятно...

Успокоилась я уже в такси. Просто подумала, как он там, что думает и чувствует. Конечно то же, что и я. Если бы от меня зависело быть нам вместе, разве бы я не сделала все для этого? Конечно же, и он сделает! Эти простые мысли меня успокоили совершенно. Надо только ждать.

Утром я предстала пред очами детей и родителей с совершенно опухшей, исцарапанной после гор мордой, с черным от загара лицом и руками, с безумным взором и речами. Сначала мама напугалась, что на меня напали, но когда поняла, что я просто влюбилась – обрадовалась. Просто тому, что у меня снова живые глаза, что я счастлива и выбралась из послеразводной тоски. Я рассказала всем то же, что рассказывала тут вам. И родители все поняли. И мы стали мечтать вместе, как будем жить в горах, растить виноград и доить коров. Мы все обдумали. Маше все равно, куда приезжать на каникулы – в Уфу или в Грузию. Митю воспитают там настоящим мужчиной. Два раза это у Омари получилось, и с неродным сыном тоже. Я совсем не думала тогда о его жене и детях. Я просто была сумасшедшая, и всех с ума свела.

Подруги и коллеги радовались перемене во мне, но пытались мягко привести в чувство. Оказывается, каждая пережила курортный роман, с разной степенью сумасшествия, многие готовы были круто поменять жизнь, все бросить и мчаться на край света, но все как-то сошло на нет. Или сами в ум приходили постепенно, или кавалеры их исчезали. Но я никого не слушала, как можно сравнивать даже.

Конечно, я послала и телеграмму и письмо в первый же день, в Грузию и стала ждать ответа. А его все нет и нет. Я вспомнила, как он все твердил мне – смотри, я телеграммы не даю никогда. Приеду и все. Конечно, он же не пишет писем и телеграмм! Он просто приедет. И я ждала. Я не ходила в гости, никуда не ходила. С работы неслась домой и каждый раз ждала, что там Омари с бутсами под мышкой. Написала письмо в Ташкент, на адрес этой женщины друга его, попросила хоть позвонить, если писем не пишешь. Тишина. Прошло месяца три. Я поняла, что что-то тут не то. И даже правильно догадалась. Не передали ему ни письма мои, ни телеграммы. И что он думает? Ясное дело что…

Я решилась позвонить. Я чуть с ума не сошла, когда услышала его сонный голос.

- Олга?? Олга!

И тут же перешел на какой-то официальный тон.

- Ты не один? Не можешь говорить?
- Один. Могу
- А почему такой голос?
- Нормальный
- Ты мои письма получил?
- Ничего я не получал. Ты писала??
- Писала! И телеграмму в Грузию, и письмо, и в Ташкент два
- Мне не передали
- И что ты подумал?
- Что подумал… посмеялась… забыла..
- Как ты мог такое подумать??
- А что я должен был думать??
- Что угодно! Умерла, не долетела, только не это

Тут он оттаял. Стал рассказывать про родителей. Как две недели махал у них кетменем на винограднике. Ты хоть знаешь, что такое кетмень? Ах, он у вас тяпка называется… А телеграмму да… мама, наверное, в печку бросила. Я ей фотографии показывал, рассказывал о тебе. Она ничего не сказала. Только головой качала. А у этой женщины я спрошу, куда она письма дела. Я пыталась ему сказать, что очень сомневаюсь, что хоть какая-то женщина сможет быть ему просто другом. И передавать письма от другой женщины. Но он меня не слушал.

Он звонил еще несколько раз. Сказал, что написал брату последнее официальное письмо, потом будет решать как и что. Он все спрашивал – ты солнце видишь? У вас солнце встало уже? И я вижу. Мы с тобой на одно солнце смотрим. И правда, от этого казалось, что мы совсем близко.

Все кончилось в один момент. Я позвонила ему сама, обычно соединяли ночью, а тут рано дали переговоры. И трубку взяла дочка. И сказала, что папы нет дома. И голос этой реальной девочки, для которой Омари папа, отрезвил меня моментально. И даже безболезненно. Все мечты отпали мигом. Совсем не больно. Болела только совесть. Я сама мама такой девочки. Я даже не помню, говорили мы с ним после этого или нет. Просто не помню. Это было уже неважно все.

Я знаю, что не наличие жены и дочери его остановило. Он просто мне не поверил. Боялся, что брошу. Мне еще долго было обидно это. Мне очень хотелось, чтобы он понял, что мне можно было верить. Что я не бросила бы его, даже если бы разлюбила, даже если бы мне стало там в тягость. И сапог модных мне не надо, и коров бы я обязательно научилась доить. Почему-то так важно было, чтобы он это понял. Я даже порывалась написать ему об этом. А, может, и написала, не помню. Так хотела, что кажется, что не могла не написать. Не помню, правда. Но я все же ждала его еще какое-то время, даже долгое довольно, не меньше года. Ничего не могла с собой поделать. Вроде забудусь уж, и не думаю давно, и вдруг иду домой, и так ясно представлю опять, что он меня ждет у двери, что припущу галопом. Уж очень сильно я размечталась. Размечталась до трусов, как говорила моя подруга.

Какое-то время спустя мне было просто интересно иногда, что с ним стало. Я могла позвонить ему на работу через диспетчерскую. Мы же в одной системе. Но удержалась.

Я не затаила на него обиды. Нисколько. Я ему благодарна за его любовь, за то, что я перестала жить в марлевой повязке, снова почувствовала себя женщиной, любимой, красивой. Все кончилось правильно, как только и могло кончиться. Став верующей, я покаялась во всех своих грехах, я понимаю, что и это был грех, и есть в чем каяться. Но я не могу просто выбросить из жизни эту историю, как выбросила многое, вычеркнула, не жалея и никогда не оглядываясь. Я просто помню хорошего, необычного человека, которого встретила когда-то. Который вытащил меня из тоски и депрессии, в которую я больше никогда не впадала. Я знаю теперь, что это не была любовь. Потому что любовь не ищет своего, а я искала. Ничего этого я тогда просто не понимала. Я не могла любить его отдельно от себя, в своей какой-то жизни далеко от меня. Мне и в голову такое не приходило. Или вместе - или забыть, третьего не дано. Но я все же сумела не вести себя как полная эгоистка, щадить его чувства, оставить все на его волю, не давить и не пользоваться женскими хитростями, хотя прекрасно это умела. И начатки этого опыта очень пригодились мне потом, в моей настоящей любви. Как он сам говорит, любимый – потренировалась:)

Одно я знаю теперь - Бог нас упас от этого переезда. Именно там вскоре началась война. Не знаю, на чьей стороне воевал Омари с осетинской кровью и грузинским менталитетом и воспитанием. И жив ли он. Никаких следов в интеренете не могу найти. В списках без вести пропавших есть его фамилия, но у них пол села с такой фамилией, а имен родственников я не знаю. Мне хочется думать, что есть где-то это село у подножия гор, и этот дом, и квеври с вином, и мама ловит курицу на огороде. И Омари может жив, и над кроватью у него по-прежнему висит Портрет неизвестной Крамского. Идеал женщины для него. Он говорил, что всю жизнь его над кроватью вешал, где бы ни жил. И потому стойку сделал, когда меня увидел. Правда, похожи с ней чем-то.

Comments

[perebeia.livejournal.com]

Мама еще не глядя не приняла:)

[mpion.livejournal.com]

Это с его слов?

[perebeia.livejournal.com]

Ну письма-телеграммы же сожгла мои, не показала ему даже

[mpion.livejournal.com]

Ольга,простите не правильно прочитала Ваш ответ.
"Мои" приезжали и устраивали тайные смотрины из-за угла,но быстро вернули сына в родные пенаты(прервав его учебу в университете),по-быстрому женив.Дальнейшей судьбы его не знаю.Звонок был один раз в ночи,но я была уже глубоко замужем и с доченькой в животе.Пришлось сказать,что такие здесь уже не живут.

[perebeia.livejournal.com]

У Маши был похожий опыт с восточным женихом. И он так и не женился вообще. Но родителей не ослушался.