perebeia1 | Курортный роман

Новые соседи. Я познаю восточный менталитет. Селим убил, Керим убил...

Что еще я помню? Не так много. Прогулки по Гагре, кофе в турочках. Каждый день зелень, сулугуни, орехи, мандарины и вино. Огромный хачапури с пылу с жару в ресторанчике в Пицунде, такой вкусный, что мы его весь слопали. А потом забрели нечаянно в реликтовые сосны, которые за забором под строгой охраной. Почему-то калитка была открыта. Да еще курили там стояли. Но нас не убили, просто объяснили, что тут нельзя никому. Речка Жаэквара, бурная по весне, вдоль которой мы шли, а потом тропинка уперлась в скалу, и мостик на другую сторону. Не мостик. Две проволоки для ног натянуты, и выше две для рук. И я удивлялась, неужели кто-то тут ходит, такие смельчаки. И Омари тут же пошел по этому мосту, и звал меня с середины. И я пошла. И стояла посреди реки на этой проволоке, река неслась мне навстречу, проволока была невидима совсем, и казалось, что я со страшной скоростью лечу над рекой. И мне было совсем не страшно. И если бы я в самом деле полетела, я бы не удивилась.

- Олга, ты такая бесстрашная! Нет, не из-за мостика. Ходишь с диким грузином-осетином по каким-то диким местам, через бурные реки… как ты не боишься, я удивляюсь.

В Сухуми мы не поехали на экскурсию.

- Что там смотреть, такой же город. Трястись туда еще в автобусе. А если ты хочешь посмотреть косматых обезьян, я разденусь и попрыгаю для тебя.

Концерт абхазской хоровой капеллы в Пицунде. Какой-то фильм посмотрели.

Кончилось вино наконец, купили еще. Поговорили о пьянстве.

- Понимаешь, Олга, у нас спиться нельзя. Хотя никто никого не дергает – тебе хватит. За столом одни мужчины сидят, женщины отдельно. Молодые совсем юноши тоже не садятся, они за столом следят, вино приносят. Перед каждым ставят бутылку вина. Если больше половины выпито – убирают и приносят новую. Никто не заставляет пить, никто не одергивает. Но каждый знает, что если он напьется до скотского состояния, если будет буянить, портить застолье - его просто никто никогда больше не пригласит. Да и напиться трудно. Пока тост скажут, пока каждый к нему свое добавит, пока выпили, пока спели, к следующему тосту все протрезвели уже.

Я все жила в номере одна. Хотя начался следующий заезд. Омари считал, что нас просто пожалеют и не подселят никого, тем более всего несколько дней осталось от нашего заезда. 8 мая был последний день заезда следующего, и никого не заселили. Ура. 9 мая мы пошли на демонстрацию. Светило солнце, и мы приперлись налегке. Но было жутко холодно опять. А уйти жалко: там на лошадках джигиты ехали, а на трибуне какие-то аксакалы в черкесках стояли. А какие лошади! Где эти джигиты теперь, кто из них жив остался… кто бы мог подумать тогда.

Замерзли мы ужасно, и просто бегом бежали в номер согреться коньяком. И вдруг дежурная говорит внизу – ключ забрала ваша новая соседка. Прямо ноги не шли по лестнице, так расстроились. Ну что поделаешь… пошли знакомиться с новой соседкой.

Открыла нам сухонькая маленькая старушка лет так … не знаю… от 65 до 80, не поймешь. Но бодрая очень. Мы ей – здрасьте, с праздником вас. А она мне – вы не знаете, тут есть веник и тряпка? Какая тряпка-веник, зачем? Мне не нравится, как тут убираются, я уже высказалась уборщице, а она мне – не нравится, так сами убирайтесь. Я, конечно, уберусь, но жалобу на нее написала уже.

Омари терпеливо пытается сбить ее на мирную беседу. Откуда будете? Как долетели, не устали ли с дороги?

- Вам на завтрак икру давали?
- Давали
- А я опоздала на завтрак, и мне в обед не дали! Что это за порядки? Положено мне икру – дайте! Я жалобу написала, но еще к директору пойду.

Омари опять вступает:

- Может, по рюмке коньяку в честь праздника? А то мы так замерзли на параде
- Я не пью
- Совсем?
- Совсем. Потому что кто пьет, то и курит!

Видимо, курение было для нее хуже наркомании и проституции, с таким презрением она это произнесла.

Мы попрощались и пошли пить коньяк в кафе. Омари сказал, что он бессилен. И что в Москве сегодня двойной праздник для родственников и соседей этой старушки. А может и вся столица украсилась флагами в честь ее отъезда.

Но мы и с этой старушкой подружились к концу моего заезда. Просто она любила порядок. А так славная. Она оказалась преподавательницей физкультуры из МГУ. Причем, действующей, не на пенсии. Маша потом занималась у нее, мир тесен. Лет ей было точно за 70 тогда. Каждое утро она вставала на зарядку. Там был физрук, который с каждым новым заездом начинал проводить эти зарядки. На первое занятие приходили человек 20-30, на второе вдвое меньше, и максимум на пятый день не приходил никто. Физрук свободен до следующего заезда. Но со старушкой ему не повезло. Она не пропустила ни одного занятия. Так вдвоем и занимались. Зачем ей, преподавателю физкультуры, нужен был физрук - непонятно. Наверное, из принципа. А после зарядки она шла купаться в море. Ни дня не пропустила, в любую погоду! Я просто потрясена была.

Постепенно она разговорилась, она действительно много где побывала и что видела, я с удовольствием слушала ее рассказы. И я ей что-то о себе рассказала, конечно. И про Омари. Она на удивление снисходительно отнеслась к нашему роману, с пониманием. И Омари ей понравился потом. Скромный, воспитанный. Наверное, сначала она напугалась, что он теперь засядет у нас и не вылезет. Да еще курить будет и пить. А на самом деле даже я редко там появлялась.

В плохую погоду мы сидели теперь у Омари. Хотя жил он со злым таджиком. Он всегда почти молчал и только злобно смотрел на всех. Но недовольства не высказывал вслух. Омари объяснил, что это потому, что он его старше на 4 дня. Так нам повезло. А старших положено слушаться. Уж Омари этот менталитет знал. Зато при Таджике состоял мальчик для битья, тоже таджик, очень красивый. Жил он в другом номере, но наш таджик таскал его везде за собой. И гонял и помыкал им страшно. Парнишка терпел и слушался беспрекословно. Ни разу он не дал мальчишке сходить на танцы, съездить на экскурсию, пойти в кино. Я была просто потрясена, никогда не думала, что в наше время такое бывает. И совсем я онемела, когда этот старший таджик подвыпил и разговорился на своем дне рождения, который мы отмечали впятером. Как будто он приехал из какого-то глухого средневековья, кошмар, ужас.

- Ты говоришь, я злой! Какой я злой? Я никого не убил! Вот отец у меня зверь был, зверь. Он мать убил. И еще Керим убил, Салим убил…

Он еще долго загибал пальцы и перечислял имена. Я думала, это какое-то иносказание. Оказалось – нет, прямо так взял и убил. Я ничего не понимала. Как же – убил и все? И ничего ему не было? Не посадили в тюрьму?

- Ты что?? Кто его посадит? Он уважаемый человек был!

Омари тоже на ушко мне давал разъяснения:

- Олга, какая тюрьма! Убил и убил. Кто там их считает, ты что! Нет, не бойся, нас не убъет, я же старше, ты что!

Я надеялась, что они меня разыгрывают, хотя и непохоже было. Но все же старалась пореже к ним заходить, если сосед дома. Да и юноша этот смотрел на меня такими глазами, что я все время боялась, что он обезумеет окончательно и просто набросится на меня. Уговорить старшего отпустить его на волю, погулять и познакомиться с ровесниками и ровесницами, так и не удалось.

Но сосед не всегда был дома. Он любил на качелях кататься. Сидел и качался себе до ночи. Перед отъездом он накупил детям матрешек в подарок и нечаянно разбил тарелку. Пошел платить, но у него не приняли деньги просто так. Велели писать заявление по всей форме на имя директора. Прошу принять у меня 40 копеек за разбитую тарелку. Мы с Омари хохотали и над матрешками, и над этим заявлением. Уговаривали его написать – покорнейше прошу принять 40 копеек и в просьбе не отказать и еще много разных вариантов. Сосед злился, паковал матрешек и строчил заявление. И ходил подписывал у директора и у главбуха потом. Ничем его развеселить не удалось ни разу. Так и не улыбнулись ни разу ни он, ни его юный друг. Но и не больно надо было их улыбки.