perebeia1

Некоторые из них остались друзьями на всю жизнь, некоторые пропали навсегда, некоторые пропали и нашлись теперь благодаря интернету. Но со всеми мы подружились именно на Зорге. Многие действительно жили неподалеку. Главной подругой у меня была тогда Ирка Д.

Жила она недалеко от нас, в трехкомнатной хрущевке. Хрущевка была еще теснее, чем наша. Но в Иркиных рассказах она представала заколдованным замком сказочной принцессы. У Ирки никогда ничего не бывало просто. Покупка грошовой вазочки в восточном стиле или эстампа описывалась, как приобретение на аукционе полотна Матисса. Обитали в квартире столь же загадочные, как она сама, жители. Бабушка Бронислава, с польскими корнями. Сколько там было польских кровей, сколько еврейских, оставалось загадкой. Она была матерью отца. Родители Иркины были инженерами на машиностроительном заводе, но работа их тоже была загадочна. Незагадочной была только сестра Танька баскетбольного роста.

Мать у Ирки была красавица. Отец тоже симпатяга, но тихий алкоголик. Бабушка, с вполне проглядывавшими еще следами былой красоты, считала себя виновной за пьющего сына и пахала на всю семью не покладая рук. Растила внучек, стирала, убирала, готовила. Танька была простой симпатичной девахой, полной противоположностью Ирки. Но все эти простые обстоятельства проступили из тумана Иркиных рассказов постепенно и не сразу.

Самым загадочным членом семьи была сама Ирка. Слово в простоте от нее услышать было нельзя. Она укутывала себя духами и туманами. Изображалось что-то неземное, вроде блоковской незнакомки и Ирэн Форсайт в одном флаконе. Но беда в том, что Ирка была некрасива. Нет, никакой не урод, даже вполне приятная, но не красивая. Не. Из всей своей яркой семьи непонятно в кого. Серенько так некрасива. Сероватая кожа, сероватые глаза, сероватые волосы… ни одной яркой краски. И голос тоже какой-то серый. Одевалась она тоже в серое, с разными оттенками. Убедить ее покрасить волосы, подвести глаза было невозможно. Это было для нее слишком вульгарно. Она мыслила себя в серой гамме. Правда, у нее была тонкая талия, изящная шейка, вообще до талии все было хорошо. Но нижняя часть была как от другого человека, размера на два толще. И поделать с этим было ничего нельзя. При похудании худела верхняя часть, при потолстении поправлялась нижняя. Ирка шила себе платья сложной конструкции, но это мало помогало.

- Да какая разница, в каком платье идти? Могу рядом с тобой вообще на спор голая пройтись, и все равно все будут смотреть только на тебя, даже если ты в телогрейке будешь.

Горечи в ее словах я не улавливала. Они казались мне просто очередной ее шуткой.
Хотя наверное ей было горько. Но об этом мы редко говорили. Мы говорили обо всем остальном на свете. Как Ирка купила пластинку Армстронга. Как она поставила на место начальницу. Как отбилась от попыток бабушки привлечь ее к походу на рынок. Все это были отдельные законченные художественные рассказы. А о ее поездке в Варшаву к родственникам я слушала до утра. Ирка была из тех редких людей, кого интересно слушать. Жаль, что она не дожила до эпохи ЖЖ.

Ирка жарит яичницу с помидорами нам на завтрак. Это действо сложнее и более чарующее, чем чайная церемония. Думаю, если бы она вместо яиц пожарила картонку на канцелярском клее, все бы заворожено съели и не почувствовали разницы. А как она протирала очки!

Ирка поучилась недолго в БГУ, но быстро вылетела оттуда, потому что не училась. Поступила на заочный в библиотечный институт, но тоже вряд ли закончила. Работала на загадочных работах. Множила чего-то на Эре в подвале, в основном книжки для себя. Еще где-то. Все это были очень загадочные места, где работали загадочные люди. Помню, когда я пришла к ней на работу в подвал, мне даже было страшно, будто я попала на необитаемый остров с сокровищами, в шкафчиках прикованные скелеты и все такое. И так и ушла с этим ощущением.

Знакомые у нее были всякие, где она с ними знакомилась - не ведаю. С Сашкой Касымовым они вместе учились. Их поездку в фольклорную экспедицию она описывала как некую робинзонаду в места, где не ступала нога человека. Сашка получался тоже загадочным и необыкновенным. Когда он пришел в гости, я чуть не упала. Он был удивительно, необыкновенно некрасив! До неприличия просто. Как мог он так не соответствовать сотканному Иркой образу? Мне это показалось возмутительным, и я все время нападала на него и пикировалась. Он слабо отбивался сначала, потом перешел на немецкий и забился в угол. Но мы все же подружились. Некрасивость его была в той стадии, когда она делается привлекательной. И к старости удивительно похорошел. Тем более человек он был действительно необыкновенный, умный и обаятельный. Да, был, тоже был. Так что почти все мои истории про друзей петрушевские.

Еще мы пели. Нападет стих и поем. Все подряд, ночи напролет. Окуджаву, русские песни, романсы. Ни с кем так хорошо не пелось, как с Иркой. И лучшим нашим слушателем был Сашка. Коронной песней была почему-то латышская народная Вей, вей, ветерок, вей, вей синий. На два голоса.

Мы с Иркой были легки на подъем. Проболтав или пропев всю ночь, мы могли сорваться и поехать искать какую-нибудь книгу по букинистическим по всему городу. Или в сорокоградусный мороз на ночь глядя поехать в Дему смотреть там Генералов песчаных карьеров. И петь на обратном пути песню оттуда, боясь забыть мелодию.

Именно Ирка ушибла меня на Восток. С ее подачи я прочла Кавабату, Акутагаву, Шакунталу и все остальное. Только для Ирки весь этот дзэн был слегка руководством к жизни, а для меня так и остался просто экзотикой. Все всерьез озабоченные последователи дзэна, йоги и любых других экзотических верований казались мне просто ряжеными. Как кажутся и сейчас. Я была уверена, что в России, если уж ты верующий, то должен быть православным, мусульманином или иудеем. Все остальное просто выпендреж. И сейчас уверена. Какое-то шоу смотрела недавно про дома звезд голливудских – везде будды у них, какие-то комнаты для медитаций… смехотворно по-моему. Сигал теперь уверяет, что никакой он не еврей, а монгол, и мама не ирландка, он подкидыш, так что тоже монголка видимо. Ну да Бог с ним, с Сигалом.

К Ирке приезжали двоюродные брат с сестрой из Варшавы. Брата звали Тадик, но я упорно звала его Тазик, язык сам так поворачивался и все. Ирка нагрянула с ними в гости, когда у меня дома было шаром покати. Но кузина варшавская изготовила из четырех сосисок, двух помидор и вермишели что-то очень вкусное и красивое. Священнодействовала она точно как Ирка. Кузина сообщила, что магазин в Польше называется склеп, но наши магазины как раз больше похожи на склепы в прямом русском значении слова. Больше она ничего запоминающегося не сообщила. Помню, что мы ходили загорать в лесок рядом с Нуриевской дачей, но нас загрызли мухи. Наверное, был уже август.

Остальная череда Иркиных знакомых помнится смутно. Кроме воспитательницы детского сада, которая одна растила двоих сыновей. Со старшим Ирка училась. Кажется, его тоже звали Саша. Ирка караулила квартиру в ее отсутствие, она вечно караулила чужие квартиры, не жилось ей дома, да и что хорошего в проходной комнате. И гостей туда называла. Но эта женщина была строга. Она только что сделала ремонт, на который копила годами. Все в доме было застелено половиками и салфетками, или просто тряпочками. Свежеокрашенные полы, подоконники, столы. Ютились они в двухкомнатной хрущевке где-то на выселках. Ирка не посмела называть туда гостей, только меня позвала зачем-то. Мне было тоскливо в этой застеленной чужой квартире и хотелось домой. Но Ирка не отпускала. Потом пришел старший сын хозяйки, наверное, Ирка с ним сговорилась, но загадочно молчала об этом. А следом и его мама, которой не сиделось в профилактории с младшим сыном, приехала проверить, как тут стерегут ее квартиру.

Мы напились чаю, женщина прониклась ко мне интересом, наверное, потому что я тоже мать т ращу сына. Рассказывала, как трудно ей растить одной сыновей, сколько стоил ремонт, что Сашка начал учиться на отлично, а потом съехал на четверки, что зря она столько сил кладет, а ему плевать, чего ей стоит учить его. И ничего путного из него все равно не выйдет. И вот девочка у него была хорошая, да что-то не поделили, не встречаются. И какие-то бесконечные подробности про девочку. Сашка молчал, и в глазах у него была тоска. Он подмигивал Ирке, чтобы выти покурить.

Мы вышли покурить, но мама кричала из двери, чтобы Ирка не давала курить Саше. Мне было жалко мальчишку, и я давала себе слово никогда не быть такой матерью.
Саша сказал, что сдал всю сессию на повышенную стипендию, без четверок. Осталось получить зачет по физкультуре.

- Раздам последнюю стипендию, и все!

Он был старостой. Глаза его сверкнули от предвкушения этого все.

Ирка вцепилась в него, чтобы учинить какую-то эскападу на каникулах, не то на Сим на электричке, не то еще чего-то. Саша оживился было, вопросительно поглядел на меня, но я в таких эскападах не участвовала, я сидела с ребенком на каникулах.

Что-то было в нем странное, невысказанное. Даже Иркина изящная паутина слов казалась грубой сетью, которая его ранит. А от реплик поминутно высовывающейся из двери матери он ежился, как от удара плетью. Он робко смотрел на меня, словно ждал чего-то. Что-то неуловимое витало в воздухе вокруг нас.

Через месяц Ирка сказала, что Сашка повесился в новогоднюю ночь. Раздам последнюю стипендию, и все…

Ирка никогда не говорила люблю, не люблю, хороший, плохой, нравится, не нравится. Все надо было понять самой из ее туманных рассказов. Я так и не знаю, была ли она в кого-то влюблена, были ли у нее какие-то отношения с кем-то или нет. Одно таинственное умолчание и даже не намеки, а какие-то клочки тумана, пятна Роршаха, которые можно было толковать как хочешь. Все друзья мужеска пола, про которых она туманно говорила и с которыми познакомила – нет, туман тут же рассеивался и видно было, что ничего за ним не скрывается. С одним не познакомила правда. Только одно время говорила о нем в основном: лучше и загадочнее, чем о ком-либо другом. И достаточно определенно и восторженно, что ей не свойственно, в основном, какой он художник. Проговорилась, что просил привести кого-нибудь поинтереснее, чтобы нарисовать. Сама Ирка видимо не казалась ему интересной что ли. Мне так кажется, ее как раз интересно было бы нарисовать. А я всю жизнь мечтала, чтобы меня художник нарисовал. И долго к ней приставала, чтоб познакомила, но она наотрез отказалась. И даже открытым текстом сказала – нашла дурочку, фиг тебе. Другую подругу привела. И вскоре они поженились с этой подругой. Она и впрямь красавица была. Никаких переживаний у Ирки не было, наоборот, она увлеченно рассказывала про их жизнь, про рождение дочки и как они с моей Машей похожи. Теперь я с этой дочкой дружу и вижу, что и правда похожи:) То ли Ирка просто развеяла очередной клочок напущенного тумана, то ли не хотела делиться своими переживаниями – так и осталось неизвестным, скорее всего первое.

Потом появился другой художник, не знаю, где она их брала:) Тот жил в соседнем с нами доме, был намного старше нас, тихий такой, но с чертиками в глазах иногда. С ним Ирка нас познакомила, и мы с удовольствием общались, и мужу моему он нравился. Он тоже дзеном увлекался всерьез, Ирка уверяла, что он даже молится как там у них положено. Тут Ирка определенно имела матримониальные планы и мы даже говорили об этом. Мне казалось, они были бы хорошей парой, хотелось, чтобы Ирка была счастлива. Даже как-то Славку навела на разговор на эту тему, а то ни тпру ни ну. Слава сказал без тумана всякого, что Ира хорошая девочка, но ему не подходит. Слишком все сложно у нее. А ему нужна простая женщина на хозяйство, без затей. Как я ни уверяла его, что Ира прекрасно готовит, и уют наведет и все будет прекрасно – ни в какую. С ней самой нянчиться нужно, а я это уже проходил и больше не хочу. Жена от него ушла давно.

Он тоже попросил модель ему привести. Мы с Иркой его не устраивали, хотя я даже приставала к нему с этим. Ни в какую не захотел. И Ирка привела ему другую подругу, Наташу. На этот раз совершенно никакую и внешне и внутренне. Она у нас неоднократно бывала, но я не помню ни одной сказанной ею фразы, даже ни одного слова или улыбки. Молчала и все. Разве да или нет, если спросить чего. Как сказала бы сама Ирка – вы будете смеяться, но они поженились. И даже ребенка родили. Как их жизнь сложилась – не знаю, они уехали куда-то не то в Тарусу, не то в Вологду, не помню. Но еще до этого произошел случай с этой Наташей, повлиявший на наши с Иркой отношения. Практически прикончивший нашу дружбу. Об этом потом напишу.

И еще до этого было… такая зазубринка. Я-то туману никакого не напускала, просто рассказывала Ирке все как на духу. Обычно я первая рассказывала, потому что это быстрее, с юмором и самоиронией, как и она, а потом уже Ирка с чувством с толком с расстановкой, и мне все было интересно. Я вроде как на подогреве у звезды была. И вот однажды в разгар моего рассказа Ирка мне вдруг говорит: послушай, а зачем тебе все это нужно? Не помню, о чем я ей говорила, да и неважно это. Мы никогда не задавали друг другу таких вопросов, это было не то, не наше. И себе не задавали, мало ли у меня было поводов спросить, зачем ей это нужно. Мы как бы априори приняли друга друга как есть, без вопросов, и вдруг…

Никого, никого уже нет. Ни Ирки, ни обоих Сашек, ни Иркиной матери. Она умерла нелепо, после обычной операции, которую делают тысячам женщин в ее возрасте. Оторвался тромб. Я узнала об этом от Вовки, он уже работал врачом в этой больнице, где она лежала. Я позвонила Ирине, мы не общались лет двенадцать с ней к тому времени. Она жила у другой своей бабушки, с которой они люто ненавидели друг друга. Танька вышла замуж, нарожала детей. Мы проговорили весь вечер. В основном Ирка расспрашивала меня. О себе почти ничего не сказала. Только тихонько расспрашивала, словно испытывала. Я соскучилась о ней, и говорила так, словно не было этих лет. На прощанье я спросила, когда мы увидимся. Ирина подумала и сказала - нет, не будем видеться. Видимо, она уже тогда была больна, и не хотела впускать лишних людей в свою жизнь. Не знаю почему. Я не настаивала.

Как она жила последние годы я не знаю. Позвонил уже бывший тогда муж и сказал, что встретил Иркину сестру, и спросил, как Ирина, а она заплакала. Оказалось, что Ирка умерла от рака.

Фото нет. Маш, может у мамы есть?