Слишком сыро для жизни
May. 19th, 2015 12:29 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
perebeia1Десять лет назад в этот день я цитировала любимого Битова.
Пространство нахватано и не освоено. Между тем как есть в природе ответственность власти, так есть и ответственность места жительства. А когда этой ответственности нет... значит, по-прежнему — нет свободных людей. Нет организованных людей. А свободный человек не может быть неорганизованным! Потому что он сам питает свою свободу, он защищает свою свободу, он содержит свою свободу. Он обдумывает выбор — и занимается не тем, что его закрепощает, а тем, что его освобождает. Он взрослый — этот свободный человек!
...А в России — человек вечно какой-то преждевременный. И не умеет совместить пространство с постепенностью освоения. Обещание — с выполнением. И вечно образуется разрыв между стремлением иметь все сразу — и неквалифицированностью, беспомощностью. Именно в этот разрыв, кстати, вползла большевистская революция. Пропаганда революции вползла в этот пролом в стене, в разрыв сознания. Опять получились развал и массовое расхищение.
Даже в русской литературе не было никакой непрерывности и преемственности. Только вспышки — такая форма развития. Русская проза XIX века так позволяла себе все, что опередила все времена. Но каждый гений при этом был как хрестоматийный русский куст из «Хаджи-Мурата»: дикий, колючий, горящий, искалеченный — и живой. А растет в довольно-таки голой степи. Вспышки, бездны и разрывы — величественная, конечно, картина… Но — непрофессиональная. И непригодная для жизни. Потому что главное в культуре — это все-таки накопление и непрерывность. Ничего вы без них не сделаете! Старые культуры (устойчивые, как старые горные цепи) развиваются накоплением и продолжением. А в России — все пики, скалы, пропасти. Извержения. Сотрясение земли. И целые пространства, которые не поддаются профессионализации.
Почему никто в 1837 году не продолжил Пушкина? Почему он оказался таким преждевременным? А с другой стороны — как продолжить его? Масштабы русские таковы, точно все не замкнуто. Все возникает в пространстве внезапно. Такой внезапности рождения, как Пушкин, — это и представить себе невозможно! Как ни подсовывай к нему Козлова, Баркова, Батюшкова, Арину Родионовну… нет, не получается. Масштаб не тот.
...Если до сих пор вся Россия пишет и шлет рукописи в Москву: что ж у нее до сих пор нет другого дела? И единственное ее национальное богатство — муки совести? Но совесть — сырье и капитал для писателя и алкоголика. А остальным она не то что б ни к чему... Но — нужны другие добродетели. Взрослого, спокойного, непрерывно что-то производящего человека.
Все вечно срывается. Взрывается. После взрыва начинаются разговоры об особой душевности… (Потому что — о чем же еще
говорить, ежели все снова сорвалось?!) Все живое. Все шевелится. Вечно в процессе рождения — и как-то слишком сыро для жизни. То есть русский человек есть человек, который всегда как бы не до конца родился? В этом человеке — все дано. А все остальное требуется доказать.
Пространство нахватано и не освоено. Между тем как есть в природе ответственность власти, так есть и ответственность места жительства. А когда этой ответственности нет... значит, по-прежнему — нет свободных людей. Нет организованных людей. А свободный человек не может быть неорганизованным! Потому что он сам питает свою свободу, он защищает свою свободу, он содержит свою свободу. Он обдумывает выбор — и занимается не тем, что его закрепощает, а тем, что его освобождает. Он взрослый — этот свободный человек!
...А в России — человек вечно какой-то преждевременный. И не умеет совместить пространство с постепенностью освоения. Обещание — с выполнением. И вечно образуется разрыв между стремлением иметь все сразу — и неквалифицированностью, беспомощностью. Именно в этот разрыв, кстати, вползла большевистская революция. Пропаганда революции вползла в этот пролом в стене, в разрыв сознания. Опять получились развал и массовое расхищение.
Даже в русской литературе не было никакой непрерывности и преемственности. Только вспышки — такая форма развития. Русская проза XIX века так позволяла себе все, что опередила все времена. Но каждый гений при этом был как хрестоматийный русский куст из «Хаджи-Мурата»: дикий, колючий, горящий, искалеченный — и живой. А растет в довольно-таки голой степи. Вспышки, бездны и разрывы — величественная, конечно, картина… Но — непрофессиональная. И непригодная для жизни. Потому что главное в культуре — это все-таки накопление и непрерывность. Ничего вы без них не сделаете! Старые культуры (устойчивые, как старые горные цепи) развиваются накоплением и продолжением. А в России — все пики, скалы, пропасти. Извержения. Сотрясение земли. И целые пространства, которые не поддаются профессионализации.
Почему никто в 1837 году не продолжил Пушкина? Почему он оказался таким преждевременным? А с другой стороны — как продолжить его? Масштабы русские таковы, точно все не замкнуто. Все возникает в пространстве внезапно. Такой внезапности рождения, как Пушкин, — это и представить себе невозможно! Как ни подсовывай к нему Козлова, Баркова, Батюшкова, Арину Родионовну… нет, не получается. Масштаб не тот.
...Если до сих пор вся Россия пишет и шлет рукописи в Москву: что ж у нее до сих пор нет другого дела? И единственное ее национальное богатство — муки совести? Но совесть — сырье и капитал для писателя и алкоголика. А остальным она не то что б ни к чему... Но — нужны другие добродетели. Взрослого, спокойного, непрерывно что-то производящего человека.
Все вечно срывается. Взрывается. После взрыва начинаются разговоры об особой душевности… (Потому что — о чем же еще
говорить, ежели все снова сорвалось?!) Все живое. Все шевелится. Вечно в процессе рождения — и как-то слишком сыро для жизни. То есть русский человек есть человек, который всегда как бы не до конца родился? В этом человеке — все дано. А все остальное требуется доказать.
