ЛАГЕРЯ

[perebeia1]

В первый меня отправили еще до школы, вместе с Сашкой. Приучать к коллективу и свежему воздуху. Это был лагерь медработников. Тетя Ляля, Сашкина мама и папина сестра, работала в Горздраве. Которым заведовал тогда Вехновский. Отец Вовки, впоследствии лучшего друг моего мужа и мой тоже, который будет свидетелем на нашей свадьбе. Уфа очень тесный город. Находился лагерь примерно там, где сейчас 6 больница на Парковой. И где мы жили потом. Тогда в чистом поле возле леса. Главное, за что был выбран родителями лагерь – там речка далеко была, и не водили купаться. Речка – это пострашнее, чем трамваи. Удивительно, но я вынесла весь срок в этом лагере. Сама не знаю почему. И домой не просилась даже. Хотя все меня там удручало. Наверное, начиталась каких героических книг перед этим и хотела себя испытать. Жили мы в деревянных бараках. С одного торца вход к мальчикам, с другого – к нам. Называлось это палаты почему-то. Это меня несколько расстроило поначалу, я думала, мы с Сашкой вместе будем, поэтому и согласились в лагерь оба, а нас сразу разлучили. Пообщаться практически не удавалось, везде водили парами, и свободного времени от мероприятий было мало.
Там я постигала тонкости армейского способа заправки постелей. Простыня конвертиком, в ней одеяло, и чтоб без складочек. Очень мне понравилось, пыталась дома ввести этот способ заправки, и не понимала, чем он не нравится домашним. Научилась делать веники из веточек и мести ими территорию вокруг барака. Научилась мыть посуду в огромных раковинах на кухне. Резать хлеб в хлеборезке. Дежурить по кухне и расставлять и убирать посуду. Мне это очень нравилось. И обедать после всех и брать добавки сколько захочешь. Научилась пить какао и чай со сметаной. На завтрак обычно сметану давали, а потом в те же стаканы разливали чай или какао из огромных алюминиевых чайников. Я сначала поверить не могла, что это можно пить. Но все пили, и я попробовала. Очень вкусно. Очень вкусными казались и печенья на полдник, самые обыкновенные. Вообще все казалось вкусно, от свежего воздуха и беготни наверное. Только манную кашу и молоко с пенками так и не могла проглотить. Все поправились к концу смены, кроме Сашки. Тогда успешность отдыха определяли по привесу поголовья отдыхающих. Непременно всех взвешивали в начале и в конце смены.


Особенно мне нравились танцы под баян. Мама научила меня танцевать танго – два шага- приставной, два шага- приставной, и вальс – раз-два-три, раз-два-три. И был мальчик, который тоже так умел. Вот с ним мы и выплясывали танго и вальсы, молча и сосредоточенно. Все, сколько ни играл их баянист. А баянист этот играет какую-то мистическую роль в моей жизни. Он тоже жил где-то в Черниковке, и я его изредка встречала на улице. И всегда эта встреча предвещала какую-то неприятность, именно в этот день. Потом мы переехали на Парковую, но училась я в Нефтяном, и продолжала его периодически и неотвратимо встречать в дни неприятностей и огорчений. Наконец я окончила учебу и перестала бывать в Черниковке. Но стала встречать его и в нашей части города, в центре. Видимо, он тоже перебрался сюда. И с тем же результатом – непременно что-то случится неприятное. Самое интересное, что он ничуть не изменился. Точно такой же, как был тогда в лагере. А ведь ему уже седьмой десяток как минимум. Вот такой у меня личный вестник насчастья. А вестником счастья был Сережа, высоченный и страшно лопоухий парень. Его издалека было видно в толпе, возвышался над всеми, и уши еще как паруса. Если встретишь его – стопудово, ждет тебя удача и неожиданная радость. Но он встречался все реже и реже, и теперь совсем исчез куда-то.

Да, так я отвлеклась. Танцы, приборки, оправка постелей... что еще? А, подруга Люда из села Архангельское. Тихая хорошая девочка, кровати рядом стояли, мы с ней очень подружились и переписывались потом. В конце письма стояло – жду ответа, как соловей лета. Меня просто потрясала эта фраза, я никаких таких не знала. Обратилась к бабушке за помощью, может, она знает такую специальную чудесную фразу для письма, но бабушка сказала, что это мещанство, так писать. Так только в деревне пишут, чем очень меня озадачила. Но все же сказала еще одну фразу – лети с приветом, вернись с ответом. Ну разве не прелесть?
А еще я там прочла Дорога уходит вдаль. В библиотеке взяла случайно. Так и ждала этого редкого свободного времени, чтобы читать и читать.
Ну и конечно дурацкие концерты, и я читаю Белеет парус одинокий, и даже пляшу какую-то кадриль, которую мы долго репетируем.
А еще нас водили на аэродром. Это было недалеко, где сейчас турагентство с петушком на крыше. Мы шли парами по полю, и мечтали, что нас прокатят на самолете. И немножко боялись. Пока воспитательница ходила договариваться насчет прокатиться, к нам подошел летчик и предложил прокатить по земле. Мы и покатили. Все равно было страшно. А когда вернулись, воспитательница сказала, что договорилась в воздухе нас покатать, а мы не дождались, и самолет улетел уже. Вот обидно было! Так что на самолете я полетела первый раз через 10 лет, уже с другого аэродрома, теперешнего.
На родительский день приехали родители. Привезли конфет и печенья, а тетя Ляля сосиски. Сашка плакал злыми слезами и просился домой. Я почему-то нет. Мне надо было пройти испытание. Сашку забрали в следующий родительский день, а я претерпела до конца. Дома демонстрировала свои новые умения, рвалась резать хлеб, мыть посуду, заправлять постели по-солдатски, но быстро остыла к этим занятиям. Дом и двор выглядели как-то по-другому и немножко чужими. Но быстро примелькались, и все стало как прежде.

В следующий раз меня отправили в лагерь Сокол Новоуфимского завода, класса так после четвертого. Он считался лучшим. И речка Изяк была по колено и неопасная. Там были даже несколько каменных корпусов, и столовая была в капитальном здании. Но мне достался опять деревянный барак. Совершенствоваться в метении территории и заправке постелей мне совсем не хотелось. Ходить в дурацкие кружки тоже. И ходить строем даже в столовую, и томиться два часа без сна в тихий час. Ну не сплю я днем с двух лет! Не умею. И даже читать нельзя. Книг интересных в библиотеке не было. Дурацкие линейки утром и вечером с рапортами и подъемом и спуском флага. Сырая от росы трава, комары.
Нравилось купаться. Тем более, что я неожиданно научилась плавать. Сама. Взяла и поплыла вдруг. Но накупаться вдоволь не давали. Только залезешь, уже звучит горн и противный голос – пятый отряд, на берег.
Понравилось собирать землянику на склоне горы, на солнцепеке. А наверху стояла разрушенная деревянная церковь, там гнездились вороны. Интересно, восстановили ее или нет.
Еще нас водили в поход. Шагать весь день, есть кашу с дымком на привале, мне тоже понравилось. А еще я первый раз в жизни прокатилась на лошади. Увидела в деревне дядьку на красивой черной лошади, и так захотелось поскакать. Дядька не возражал, только сказал, что лошадь только что объезжена и норовистая, но мне было все равно. Уселась в седло, и тут только испугалась. Оказывается, шея лошади так близко, и казалось, вот наклонит голову, и скатишься ей под копыта. Дядька каак хлестнул только лошадь, и она понеслась! Во весь опор. Я старалась вспомнить, как тормозить лошадей, кричала тпру, дергала за уздечку и пятками пришпоривала. Это все способы управления лошадью, какие я знала. Но лошади из всех команд понравилось, видимо, пришпоривание, и восприняла она только его и неслась все быстрее. Так мы пронеслись всю улицу, я умудрилась не свалиться и понять, что остановить лошадь не смогу. Пришлось прыгать на всем скаку. Чудом без травм обошлось. А дядька понесся с проклятиями ловить свою лошадь за околицу.
Ночевка в палатке не задалась. Как у нас обычно бывает, жара мигом сменилась жутким холодом. Точно с пневмонией бы встали все наутро. Хорошо, что рядом с лагерем стоянка была. Вожатые договорились, и нас в пустой корпус ночевать перевели. Все не на земле. И одеял дали побольше. Спали на полу все вповалку, и так тесно, что даже повернуться невозможно было с боку на бок. Когда правый бок окаменел окончательно, я все же сделала попытку повернуться. Рядом со мной лежала удивительно некрасивая девочка. Страшная просто. Она проснулась и заорала на меня – не шевелись! Я со страху так и замерла в полузависнутом положении и боялась пошевелиться до утра. А утром за нами прислали автобусы и отвезли обратно в лагерь. На том поход и закончился. И мы продолжали стучать зубами в лагере. Даже снег выпал. Это была первая июньская смена. Медсестрой в лагере работала мамина двоюродная сестра по отцу. Она жила недалеко и каждый вечер к нам приходила. Потому еще и в лагерь отправили, что Тамара проследит если что. Я пошла к Тамаре просить одеяло второе. Но она отказала. Говорит, тогда все станут просить, нехорошо. Долго ей мама не могла простить этого. Оставить ребенка мерзнуть под снегом! К себе бы забрала в медпункт. А зато меня забрали досрочно из лагеря! Это была такая радость!
Остальные мои заезды в лагеря помнятся смутно. Это была уже сплошная тоска и отсчет тянувшихся медленно и тоскливо дней до конца смены. Лагерные набеги с тюбиками зубной пасты по ночам меня совсем не веселили. Обычно я находила напарницу по этой тоске. Всегда находилась такая. И мы ходили вместе в укромное местечко за бараками рыдать и тосковать и считать дни. Писать слезные письма домой, чтоб сжалились и забрали. Иногда забирали. Иногда нет. Но упорно на следующее лето заходил разговор о лагере снова. Свежий воздух. Да ерунда все это. Просто родителям тоже надо отдохнуть от детей, вот и рассовывают по лагерям. Иногда удавалось отбиться, иногда нет. Иногда самой казалось, что вот в этот раз будет хорошо и весело, потому что я стала старше, или хотелось наконец побыть в первом отряде, или подружка какая подбивала. Но все кончалось рыданиями за бараками. Последний раз я рыдала в каникулы перед 10 классом, в долгожданном первом отряде. Причем рыдала как никогда. А в нашем отряде был весь параллельный класс, моя будущая первая любовь и будущий муж. Смеялись надо мной все ужасно. Особенно наша комсомольская богиня и вечная староста Любаня осуждала. Но мне было плевать. Я рыдала и просилась к лагерному телефону, порыдать в трубку родителям. Но они были непреклонны. И я ходила зареванная на линейки и костры, ненавидела Вовку Тюрина, который шел со мной в паре, и всех кто шел впереди и сзади, включая будущую любовь и мужа. Я хотела домой! У Вовки пробивалась противная козлиная борода, и она была воплощением моего омерзения перед лагерной жизнью. Как мы ржали с ним потом над этими воспоминаниями!
Мое пребывание в лагере совпало не то с юбилеем завода, не то еще с каким-то праздником. И нас повезли на стадион на спортивный праздник в честь этого события. Выдали какие-то дурацкие юбочки и кофточки, всем одинаковые, а мальчишкам шаровары. И надо было все это выстирать и выгладить, и мальчику, с которым в паре, тоже. Я с отвращением стирала Вовке эти шаровары и наглаживала. Маршировали мы каждый день до умопомрачения, репетировали, а я вынашивала планы, как сбежать, оказавшись в городе. Главное, как найти на этом стадионе телефон, чтобы позвонить родителям и оповестить их, что я тут и возвращаться в лагерь не собираюсь, хоть убейте. На счастье нас завезли сначала в какую-то пионерскую комнату при домоуправлении, погладить эти дурацкие юбочки - шароварчики. И там я увидела телефон! Кинулась к нему коршуном, и так обрыдала пришедшую на обед маму, что она перепугалась и вызвала папу с завода, он приехал и забрал меня. Пока я рыдала в телефон, из соседней комнаты на меня удивленно смотрела девочка из параллельного класса. Она там работала машинисткой. В 8 классе она забеременела от своего одноклассника, Олежки, тихого интеллигентного мальчика. Они оба были очень тихие. Но ребенка родили. Хотя по тем временам это было неслыханно. Доучились в вечерней школе. Работали. Олег выучился на экскаваторщика и хорошо зарабатывал. Когда я вышла замуж, у них уже было двое детей. Олег приезжал к нам в гости, все такой же тихий, но очень взрослый мужик, настоящий отец семейства. Взгляд своей ровесницы, уже мамы, на мои рыдания мамаяхочуктебе, я никогда не забуду:)
И даже от парада я была избавлена, так, видимо, надоела своими рыданиями всем. Провожаемая презрительными взглядами солагерников, я покинула стадион только что не под улюлюканье, но счастлива была, как отбывшая пожизненный срок. Я готова была перецеловать каждую половицу дома и каждую лавочку во дворе, не могла насмотреться с балкона на родную улицу, не говоря уже про родителей и бабушку. Только обижалась, что мама с папой не так рады мне, как я им. Вот такая я была идиотка. А в августе меня отправили одну в Закарпатье в ММЛ. И там я отнюдь не рыдала. Но об этом потом.