Детский сад
Jul. 16th, 2004 06:49 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
perebeia1Поскольку бабушка устроилась кассиром в книжный, отдали меня в садик в три года. На двоих иждивенцев родительская зарплата никак не тянула. Мне заранее не хотелось, никакие рассказы о детишках-игрушках меня не заманивали. Я любила только свой дом и бабушкин, никуда мне больше не хотелось. И подружек лучше бабушек мне никаких не надо было. Но пришлось. Помню какие-то приготовления, пошив мешка для постели с вышитой моей фамилией, бабушка шьет новые тапочки тоже с вышивкой какой-то, покупка нового фланелевого платья.
От садика помню лучше всго то же чувство тоски, как когда мама уехала в Баку. И воспитательницу Галину Леонидовну со взглядом Медузы Горгоны. И я камнела под этим взглядом в каком-то почти мистическом ужасе.
Вот нас рассаживают за маленькие столики на занятия. Передо мной все тот же неизменный комок мокрой глины, из которого надо лепить какие-то шарики. Или листок бумаги, на котором нужно нарисовать домик. Наверное, нужно получать от этого удовольствие по идее ребенку? Не представляю, как это делается. Воспитательница сидит, сложив руки под толстым животом, и покрикивает на тех, кто вертится. Главные мои старания – не вертеться, не сделать ничего такого, чтобы вот так на меня заорали! Не выставили перед всеми в угол, не стыдили. Мне отвратительна эта мокрая глина, эти карандаши и краски. Я хочу домой! И каждый день боюсь, что мама за мной не придет. Я уже знаю, сначала будет завтрак и нужно давиться манной кашей, потому что не выпустят из-за стола, пока не съешь. Потом эти ЗАНЯТИЯ, потом прогулка, обед. Потом вынесут маленькие ракладушки в виде козел, наставят их рядами, нужно надеть свою розовую ночную рубашку и ложиться. И делать вид, что спишь. А я не сплю днем никогда! Не могу я днем уснуть. Но лежать с открытыми глазами нельзя, Галина Леонидовна бдительно следит за этим. Один раз я чудом уснула, но проснулась от ее крика на кого-то бессонного с открытыми глазами. И я усиленно щурюсь.
Это настоящая пытка. Поглядываю из-под ресниц на нашу Медузу – она зевает, чешется, пробирается между нашими козлами к окну, чуть не сворачивая спящих дтей по пути, с тоской сомтрит в окно, опять зевает. Я чувствую себя каким-то бревнышком в поленнице, которое перекладывают туда-сюда, и в любой момент могут бросить в печку.
Потом полдник с печеньками, но сначала нужно одеться. Я ужасно боюсь не справиться с этими резинками, чулками, застежками на платье, шнурками на ботинках, хотя мама очень хорошо научила меня это делать. Будут орать, если замешкаюсь. И самое мучительное – дожидаться маму на прогулке. С каждой минутой страх, что она не придет и я никогда не попаду домой, нарастает. Вот уже кого-то забрали, вот еще одна мама пришла, чья-то бабушка, папа.... все.. я останусь тут навеки, точно. Плакать нельзя, будут стыдить. Ничем нельзя привлекать внимание Горгоны, забиться от нее подальше куда-нибудь.
А детишки играют! Возятся в песке, прыгают, машинки какие-то катают. Неужели им в самом деле это интересно? И они совсем не боятся, что мама за ними не придет? Наконец приходит мама, и домой! Я забываю и про садик и про Леонидовну до утра. А утром снова буду плакать и просить не вести меня в садик. Казарменная атмосфера садика была совершенно полярна тому, что было дома. Я просто не могла ее вынести!
А еще в садике все были в кого-то влюблены. Я думала, это также обязательно, как ЗАНЯТИЯ и прогулки. С трудом выбрала, в кого влюбиться. По принципу симпатичности и имя Дима нравилось. Так что стала я в него влюблена, о чем и объявила сокамер... ну, подружкам по садику в общем, и маме конечно. За что я в него влюблена объяснить не могла – ну, он такой.. спит днем, глаза голубые, звать Дима. И взрослые влюбляются по более ничтожным причинам. Правда, самой любви я никакой не чувствовала. Ну, раз так положено... пусть буду влюблена как все. Хотя про любовь подружкам объясняла, что это такое. Это когда папа целует маму, а она говорит - отстань.
Конечно, долго мои мучения в садике не продлились, пожалели, да и болела я без конца. Бабушка снова уволилась и сидела со мной. И жизнь моя ничем больше не омрачалась еще очень долго. Дома все чаще звучало слова Черниковка, папа ездил туда в командировки и привозил дефицитное сливочное масло, рассказывал чудеса о том, какие там дома и как там хорошо. Скоро, скоро мы все туда переедем.
От садика помню лучше всго то же чувство тоски, как когда мама уехала в Баку. И воспитательницу Галину Леонидовну со взглядом Медузы Горгоны. И я камнела под этим взглядом в каком-то почти мистическом ужасе.
Вот нас рассаживают за маленькие столики на занятия. Передо мной все тот же неизменный комок мокрой глины, из которого надо лепить какие-то шарики. Или листок бумаги, на котором нужно нарисовать домик. Наверное, нужно получать от этого удовольствие по идее ребенку? Не представляю, как это делается. Воспитательница сидит, сложив руки под толстым животом, и покрикивает на тех, кто вертится. Главные мои старания – не вертеться, не сделать ничего такого, чтобы вот так на меня заорали! Не выставили перед всеми в угол, не стыдили. Мне отвратительна эта мокрая глина, эти карандаши и краски. Я хочу домой! И каждый день боюсь, что мама за мной не придет. Я уже знаю, сначала будет завтрак и нужно давиться манной кашей, потому что не выпустят из-за стола, пока не съешь. Потом эти ЗАНЯТИЯ, потом прогулка, обед. Потом вынесут маленькие ракладушки в виде козел, наставят их рядами, нужно надеть свою розовую ночную рубашку и ложиться. И делать вид, что спишь. А я не сплю днем никогда! Не могу я днем уснуть. Но лежать с открытыми глазами нельзя, Галина Леонидовна бдительно следит за этим. Один раз я чудом уснула, но проснулась от ее крика на кого-то бессонного с открытыми глазами. И я усиленно щурюсь.
Это настоящая пытка. Поглядываю из-под ресниц на нашу Медузу – она зевает, чешется, пробирается между нашими козлами к окну, чуть не сворачивая спящих дтей по пути, с тоской сомтрит в окно, опять зевает. Я чувствую себя каким-то бревнышком в поленнице, которое перекладывают туда-сюда, и в любой момент могут бросить в печку.
Потом полдник с печеньками, но сначала нужно одеться. Я ужасно боюсь не справиться с этими резинками, чулками, застежками на платье, шнурками на ботинках, хотя мама очень хорошо научила меня это делать. Будут орать, если замешкаюсь. И самое мучительное – дожидаться маму на прогулке. С каждой минутой страх, что она не придет и я никогда не попаду домой, нарастает. Вот уже кого-то забрали, вот еще одна мама пришла, чья-то бабушка, папа.... все.. я останусь тут навеки, точно. Плакать нельзя, будут стыдить. Ничем нельзя привлекать внимание Горгоны, забиться от нее подальше куда-нибудь.
А детишки играют! Возятся в песке, прыгают, машинки какие-то катают. Неужели им в самом деле это интересно? И они совсем не боятся, что мама за ними не придет? Наконец приходит мама, и домой! Я забываю и про садик и про Леонидовну до утра. А утром снова буду плакать и просить не вести меня в садик. Казарменная атмосфера садика была совершенно полярна тому, что было дома. Я просто не могла ее вынести!
А еще в садике все были в кого-то влюблены. Я думала, это также обязательно, как ЗАНЯТИЯ и прогулки. С трудом выбрала, в кого влюбиться. По принципу симпатичности и имя Дима нравилось. Так что стала я в него влюблена, о чем и объявила сокамер... ну, подружкам по садику в общем, и маме конечно. За что я в него влюблена объяснить не могла – ну, он такой.. спит днем, глаза голубые, звать Дима. И взрослые влюбляются по более ничтожным причинам. Правда, самой любви я никакой не чувствовала. Ну, раз так положено... пусть буду влюблена как все. Хотя про любовь подружкам объясняла, что это такое. Это когда папа целует маму, а она говорит - отстань.
Конечно, долго мои мучения в садике не продлились, пожалели, да и болела я без конца. Бабушка снова уволилась и сидела со мной. И жизнь моя ничем больше не омрачалась еще очень долго. Дома все чаще звучало слова Черниковка, папа ездил туда в командировки и привозил дефицитное сливочное масло, рассказывал чудеса о том, какие там дома и как там хорошо. Скоро, скоро мы все туда переедем.
