![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Лева в Уфе
May. 19th, 2014 10:31 am
Совсем козявочки с Настей были, а помнят оба это лето, скучают друг о друге, в скайпе переговариваются, ждут встречи.
( Read more... )
May. 19th, 2014
Совсем козявочки с Настей были, а помнят оба это лето, скучают друг о друге, в скайпе переговариваются, ждут встречи.
( Read more... )
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
leonid_martinyk в Ложь путин-ТВ про Украину
leonid_martinyk в Ложь путин-ТВ про УкраинуТелеканал «Россия 1» выдал видео с Северного Кавказа за съёмки жертв Национальной Гвардии Украины.
Телеканал «Россия 1» в сюжете про бои под Славянском для демонстрации жестокости украинских военных использовал видео 2012 года из Кабардино-Балкарии.
На подлог обратил внимание портал InfoResist.org . Сравнение кадров
http://youtu.be/hQjkz7_E9AY
Вечерние новости. «Вести» телеканал «Россия» (16.05.2014)
Выпуск новостей телеканала Вести от 18.11.2012.
Полное видео опубликованное Национальным Антитеррористическим Комитетом России.
Телеканал «Россия 1» в сюжете про бои под Славянском для демонстрации жестокости украинских военных использовал видео 2012 года из Кабардино-Балкарии.
На подлог обратил внимание портал InfoResist.org . Сравнение кадров
http://youtu.be/hQjkz7_E9AY
Вечерние новости. «Вести» телеканал «Россия» (16.05.2014)
Выпуск новостей телеканала Вести от 18.11.2012.
Полное видео опубликованное Национальным Антитеррористическим Комитетом России.
Четвертая молитва
May. 19th, 2014 07:07 pmВот как кончилась история с таблетками. Когда все уже окончательно потеряли надежду.
Мы собрались в сад и по дороге на электричку встретили папу. Вид у него был… не знаю как описать… жалкий, потерянный, измученный. С какой завистью он смотрел на нас! Он ужасно, самозабвенно любил сад. Но ездить не мог, маму нельзя было оставить одну. Пару раз я отпускала его, оставаясь с мамой, но он все равно волновался за нее, да и сад был тогда не для удовольствия, а для пропитания, нужна была настоящая работа, а не папина война с сорняками. А вышел он купить маме подарок на день рождения, советовался со мной, что ей купить. Может, трусики? Или ночную рубашку? Халат? Господи, какие подарки, она не то что свой день рождения не помнила, нас-то с трудом уже узнавала. И вот это его отношение, эта любовь, которая все еще видела в ней не просто человека, а человека любимого, это его наивное желание ее порадовать как всегда в этот день, что-то во мне сломало. Особенно эти трусики. Я так живо их представила, и как папа ей протягивает их, как всегда волнуясь, что не угодил своим подарком.
Сначала я только держалась изо всех сил, чтобы не расплакаться от жалости к папе. Обещала, что сама помогу что-то выбрать, когда вернемся. И заревела, как только мы отошли на безопасное расстояние. И думала – только не оглядывайся, и все же оглянулась,и увидела то, что и так знала и видела: папа стоит и растерянно и все же с надеждой смотрим нам вслед, жалкий, одинокий. Каждый раз, когда я это вспоминаю, даже зная, что все кончилось хорошо, я испытываю ту же невыносимую боль и те же слезы текут безостановочно, как тогда. Я так и ехала в электричке, глотая слезы. И где-то в районе Авдона поняла, что молюсь. И так я плакала и молилась всю дорогу. И в саду, поливая огород до ночи, и в бане, которую Витя затопил как обычно. И всю ночь до рассвета. Не знаю, что думал Витя, мне было не до него, я ничего ему даже не объяснила. Наверное подумал, что я с ума сошла:)
Молитва была странная конечно, не знаю, можно ли это назвать молитвой:) Я просила, умоляла, объясняла, обещала… тишина, никакого ответа. Та же невыносимая тяжесть и безысходность, которую не облегчают никакие слезы. И я почти рассердилась, да:) Я уже выступала как темпераментный адвокат, если не обвинитель:) Что Ты хочешь от стариков? Просто наказать? Зачем? Чем они это заслужили? Да, мама эгоистка, манипуляторша, бывает жестока, но разве мало таких? Неужели нельзя было вразумить иначе? А папе это за что? За его беззаветную слепую любовь? Почему сейчас, когда они старые, беспомощные и все равно ничего не поймут и не изменятся? Ведь это жестоко, а Ты – милосердный. Разве они убили кого, обидели, взяли хоть копейку чужую? Разве не помогали другим, не были милосердными, не вырастили меня и внуков? Нет ответа. И все у меня эти трусики подарочные в глазах стояли почему-то. Жалкие такие старушечьи трусики. И тогда я сказала – не надейся, что я смирюсь и отстану. Не отстану! Буду тут сидеть и плакать, пока не смилостивишься или хотя бы не ответишь. Угрожала вобщем:) И тут меня отпустило. Я уже чувствовала ясно это обещание, но на всякий случай еще поплакала, хотя уже радостными и благодарными слезами. И я уже не просила знаков, я знала, что это чувство верное, не обманывает.
Утром Витя застал меня с совершенно опухшей мордой, глаз не видно, но совершенно счастливую. Я пыталась ему что-то объяснить, но как тут объяснить-то. Просто сказала, что все будет хорошо, а он посмотрел на меня с опаской, видно, думал все же, что я чокнулась слегка. Отпахали два дня как обычно и вернулись домой. Конечно я первым делом папе позвонила. Если бы он сказал, что мама очнулась и все прошло, я бы ничуть не удивилась. Но папа сказал, что все еще хуже. Мама сбежала из дома и где-то моталась по оврагам в Нижегородке, насилу нашел. Но я ничуть не усомнилась ни в чем. Я же не знаю. Как это все можно было прекратить, только Бог знал. И я даже не помню, сколько прошло времени. Все было так как было, ничего не менялось. Неделя, другая проходит, может месяц или даже больше. У меня хватало ума не говорить папе – потерпи еще чуток, скоро все будет хорошо. Он бы подумал, что я тоже каких таблеток накушалась. Но сама я не усомнилась ни на секунду. И вот помню, папа мне говорит – вдруг исчезли таблетки, одни из составляющих маминого коктейля. Просто нету нигде ни в одной аптеке больше и все. Он уж и в Москву другу писал – нету. Вдруг все соседи и родственники отказались покупать для нее еще один вид таблеток. Наотрез. Еще какие-то стали продавать только по рецептам психиатров с кучей печатей, а то в перестройку вольница была, что угодно без рецепта и чуть ли не на улице продавали. Ничего особенно чудесного, все какие-то простые и объяснимые вещи происходили. И вот однажды прихожу я к родителям, а мама сидит на диване, не в халате или ночнушке, а в сарафанчике с блузочкой, и причесана, и вид растерянный до невозможности, как из шкафа выпала, и говорит – Оля, что это со мной было? Я ничего не понимаю и мало что помню. И я снова плачу, обнимаю ее и говорю – неважно мама, и не надо помнить, ты не виновата, теперь все будет хорошо.
Мы собрались в сад и по дороге на электричку встретили папу. Вид у него был… не знаю как описать… жалкий, потерянный, измученный. С какой завистью он смотрел на нас! Он ужасно, самозабвенно любил сад. Но ездить не мог, маму нельзя было оставить одну. Пару раз я отпускала его, оставаясь с мамой, но он все равно волновался за нее, да и сад был тогда не для удовольствия, а для пропитания, нужна была настоящая работа, а не папина война с сорняками. А вышел он купить маме подарок на день рождения, советовался со мной, что ей купить. Может, трусики? Или ночную рубашку? Халат? Господи, какие подарки, она не то что свой день рождения не помнила, нас-то с трудом уже узнавала. И вот это его отношение, эта любовь, которая все еще видела в ней не просто человека, а человека любимого, это его наивное желание ее порадовать как всегда в этот день, что-то во мне сломало. Особенно эти трусики. Я так живо их представила, и как папа ей протягивает их, как всегда волнуясь, что не угодил своим подарком.
Сначала я только держалась изо всех сил, чтобы не расплакаться от жалости к папе. Обещала, что сама помогу что-то выбрать, когда вернемся. И заревела, как только мы отошли на безопасное расстояние. И думала – только не оглядывайся, и все же оглянулась,и увидела то, что и так знала и видела: папа стоит и растерянно и все же с надеждой смотрим нам вслед, жалкий, одинокий. Каждый раз, когда я это вспоминаю, даже зная, что все кончилось хорошо, я испытываю ту же невыносимую боль и те же слезы текут безостановочно, как тогда. Я так и ехала в электричке, глотая слезы. И где-то в районе Авдона поняла, что молюсь. И так я плакала и молилась всю дорогу. И в саду, поливая огород до ночи, и в бане, которую Витя затопил как обычно. И всю ночь до рассвета. Не знаю, что думал Витя, мне было не до него, я ничего ему даже не объяснила. Наверное подумал, что я с ума сошла:)
Молитва была странная конечно, не знаю, можно ли это назвать молитвой:) Я просила, умоляла, объясняла, обещала… тишина, никакого ответа. Та же невыносимая тяжесть и безысходность, которую не облегчают никакие слезы. И я почти рассердилась, да:) Я уже выступала как темпераментный адвокат, если не обвинитель:) Что Ты хочешь от стариков? Просто наказать? Зачем? Чем они это заслужили? Да, мама эгоистка, манипуляторша, бывает жестока, но разве мало таких? Неужели нельзя было вразумить иначе? А папе это за что? За его беззаветную слепую любовь? Почему сейчас, когда они старые, беспомощные и все равно ничего не поймут и не изменятся? Ведь это жестоко, а Ты – милосердный. Разве они убили кого, обидели, взяли хоть копейку чужую? Разве не помогали другим, не были милосердными, не вырастили меня и внуков? Нет ответа. И все у меня эти трусики подарочные в глазах стояли почему-то. Жалкие такие старушечьи трусики. И тогда я сказала – не надейся, что я смирюсь и отстану. Не отстану! Буду тут сидеть и плакать, пока не смилостивишься или хотя бы не ответишь. Угрожала вобщем:) И тут меня отпустило. Я уже чувствовала ясно это обещание, но на всякий случай еще поплакала, хотя уже радостными и благодарными слезами. И я уже не просила знаков, я знала, что это чувство верное, не обманывает.
Утром Витя застал меня с совершенно опухшей мордой, глаз не видно, но совершенно счастливую. Я пыталась ему что-то объяснить, но как тут объяснить-то. Просто сказала, что все будет хорошо, а он посмотрел на меня с опаской, видно, думал все же, что я чокнулась слегка. Отпахали два дня как обычно и вернулись домой. Конечно я первым делом папе позвонила. Если бы он сказал, что мама очнулась и все прошло, я бы ничуть не удивилась. Но папа сказал, что все еще хуже. Мама сбежала из дома и где-то моталась по оврагам в Нижегородке, насилу нашел. Но я ничуть не усомнилась ни в чем. Я же не знаю. Как это все можно было прекратить, только Бог знал. И я даже не помню, сколько прошло времени. Все было так как было, ничего не менялось. Неделя, другая проходит, может месяц или даже больше. У меня хватало ума не говорить папе – потерпи еще чуток, скоро все будет хорошо. Он бы подумал, что я тоже каких таблеток накушалась. Но сама я не усомнилась ни на секунду. И вот помню, папа мне говорит – вдруг исчезли таблетки, одни из составляющих маминого коктейля. Просто нету нигде ни в одной аптеке больше и все. Он уж и в Москву другу писал – нету. Вдруг все соседи и родственники отказались покупать для нее еще один вид таблеток. Наотрез. Еще какие-то стали продавать только по рецептам психиатров с кучей печатей, а то в перестройку вольница была, что угодно без рецепта и чуть ли не на улице продавали. Ничего особенно чудесного, все какие-то простые и объяснимые вещи происходили. И вот однажды прихожу я к родителям, а мама сидит на диване, не в халате или ночнушке, а в сарафанчике с блузочкой, и причесана, и вид растерянный до невозможности, как из шкафа выпала, и говорит – Оля, что это со мной было? Я ничего не понимаю и мало что помню. И я снова плачу, обнимаю ее и говорю – неважно мама, и не надо помнить, ты не виновата, теперь все будет хорошо.
Приготовила мясо с тыквой и тополиным пухом. Очень вкусно! С тыквой, потому что люблю сладкое мясо, с черносливом еще например. А пух сам налетел, потому что ветер и тучи опять, гроза идет, даже телек отключается от страха.
И специально для фейсбука, который вечно спрашивает, о чем я думаю. А вот о чем. Товарищ Путин снова дал приказ, и я думаю, послушаются на этот раз войска своего главнокомандующего или опять нет. И нельзя ли где-нибудь сделать ставки.
И специально для фейсбука, который вечно спрашивает, о чем я думаю. А вот о чем. Товарищ Путин снова дал приказ, и я думаю, послушаются на этот раз войска своего главнокомандующего или опять нет. И нельзя ли где-нибудь сделать ставки.