![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Ходите, вы всюду бродите
Аппендицит
Случился он еще до поездок в Севастополь. Отдыхали мы в то время на заводских турбазах. Ну, кто в советское время не жил, может не знает, что это такое. Не знаю, сохранились ли они еще. Это такие дощатые домики, некоторые маленькие, на пару комнат. Некоторые таким длинным бараком построены. И к ним столовая, пляжик какой-никакой, танцплощадка, лодки напрокат и качели. Да, и директорский домик еще непременно.
Думаю, это был не первый приступ. И все он меня караулил далеко от дома. Один раз в том же Волково прихватило. Я решила, что застудилась, холод естественно стоял же, раз я в отпуске. Погрелась у рефлектора - мы всегда с собой рефлектор брали, какой же у меня может быть отпуск без рефлектора - и все прошло. Второй раз в Москве, в театре Моссовета. Пива чешского в антракте выпила, и так меня пронзило, еле до Тверского доковыляла. А с утра опять все прошло.
В тот раз мы в Волково отдыхали во второй раз уже, папиного завода турбаза. Там столовая ничего была, с фонтанчиком даже. Старица Уфимки, лес кругом, лоси ходили, прямо под нашими окнами переплывали старицу эту. А под мостками на берегу я ондатру видела! В первый раз мы там втроем жили, а в этот раз только мы с Машей. Как-то так и повелось с тех пор, что муж отпуска то на сессии тратил, то еще какие-то причины, так что мы все одни ездили везде.
Погоды конечно стояли жуткие. Неделю мы там зубами стучали, хотели уже домой сбежать, но тут солнышко выглянуло и жара настала, первый летний день настоящий. Бедной Маше было обещано, что я ее буду на лодочке катать, купание, прогулки в лесу, и вместо этого под двумя одеялами отсыревшие книжки лежим читаем. Запах отсыревших книг – это запах моих отпусков. Обещала, что как солнце выглянет – сразу поедем на лодочке. И вот Маша меня утром будит радостная – солнышко вышло! А меня такая боль пронзила в животе, встать не могу. Даже Машу на завтрак одну отправила. Думаю, застудилась опять, погреюсь пройдет. Не проходит. Маша чуть не в слезы – ты обещала на лодочке, когда солнце выйдет! Ну что делать, обещала же, не могу я ребенку отдых портить, сколько она скукоту эту терпела в бараке и мерзла. Напилась анальгина, поднялась кое-как и на лодочку. Гребу, а мне все хуже и хуже. Думала не выгребусь к берегу, помощь звать придется. Но пригребла. Купаться холодно еще, полежали на солнышке, погрелись, вроде получше стало. Хотела позвонить домой, чтобы приехали за нами, да раздумала. А к вечеру мне совсем поплохело. Пошла к фельдшерице, врачей там не водилось. Помяла она мне живот с умным видом, и сказала уверенно –газы. Угля активированного дала. Газов у меня с младенчества не бывало, но кто его знает. Напилась угля и спать легла. Только какой там сон. Боль-то острая вроде и прошла. Но я точно знала, что умираю. И смерть у меня в животе сидит. Что-то там у меня в животе приключилось серьезное, или аппендицит или внематочная.
Страшно мне не было совсем. Когда правда смерть рядом, восприятие меняется наверное. Я только думала, как бы ночь эту пережить, и все, скорее бы утро. Все равно ночью некому меня везти в больницу. А до утра хорошо бы дожить. Но ночь была длинная, очень длинная. Я все смотрела на спящую Машу, хотела наглядеться. И еще боялась, что умру, а она утром проснется и испугается. Догадается позвать соседей, или так и будет ждать, когда я проснусь? Только об этом и думала всю ночь. Все изобретала способы, как ее не напугать, если помру. Записку какую написать? Так и не придумала ничего. Но ночь скоротала.
Утром поплелась звонить папе приставными шагами. Он все никак не врубался, насколько все серьезно, все просил перезвонить после обеда, пока я не заорала, что у меня аппендицит или что похуже, и я умираю. Папа приехал наконец, почему-то недовольный, с перепугу наверное. Я скрючилась на заднем сиденье, как не сдохла на этих проселках не знаю. Да еще Маше старалась улыбаться и успокаивать, что ничего страшного.
Приехали в нашу больницу заводскую. Хирург поглядел, помял, анализы быстренько сделали – все зашкаливало. Диагноз мой подтвердил, или аппендицит или внематочная, но перитонит точно. Срочно оперировать, везите в дежурную, мы пока развернемся поздно будет, уже сейчас поздно.
Машу завезли к свекрови, с дедом оставили, прижала ее, целовала, уверенная, что в последний раз, свекровь с нами поехала, виду не подает, но вижу перепугалась. Дежурила 8 больница на счастье, главврач, другие врачи – все знакомые. И рядом совсем. Но пока мы ехали, я много что передумала. И что вижу эти знакомые с детства дома в последний раз. И вот жара настала, а я так и не искупалась и никогда больше. Так ждала, так представляла, как Машу в первый класс поведу осенью, и неужели я этого не увижу? А главное – как, как она без меня будет жить?? Папа все твердил – как маме сказать? Что будет с мамой? И вроде как даже сердился на меня, что я такое огорчение ей устроила. Но мне было не до мамы. Маша, Маша, Маша сверлило у меня в голове. Все остальное было совсем неважно сейчас.
В 8 больнице дежурила Французова в гинекологии, так мне повезло. И хирург женщина тоже отличная. Торопиться они не стали. И так и сяк меня осмотрели, анализы брали каждые два часа, в палату на двоих положили, успокоили, что перитонита нет никакого. Вроде и я и анализы в норму стали приходить потихоньку. Я уже успокоилась, болтала с соседкой по палате на радостях, собралась завтра домой проситься, и вдруг часов в 12 ночи уже опять Французова меня поглядеть пришла. И говорит так ласково - вот видишь, вот эта реакция говорит, что все же у тебя что-то острое. Надо бы разрезать и посмотреть. Я ей – да ладно, все прошло уже, в другой раз как-нибудь. Она меня все убеждает так ласково, а я все отнекиваюсь как дите. Она мне – вот видишь, сегодня я дежурю, и хирург хороший, а завтра кто его знает кто придет, а вдруг резать все равно придется? А я все отрицаюсь, все отстаньте, спать хочу, дура дурой. Пока она мне не сказала – да нет, милая, пойдем, хирург уже размылась, и операционная готова. Вобщем, испугаться мне времени не дали, такие вот врачи были, до последнего волновать не хотели. Не успела опомниться, как уже лежала на столе.
И тут я догадалась спросить, что же именно мне оперировать будут – аппендицит или внематочную? Хирург все помалкивала, суровая такая женщина. А Ольга Ивановна мне объяснила. Что не знают они еще, что там у меня. Вот сейчас под местным хирург на аппендикс зайдет, если в нем дело – удалит и зашьет. А если с ним все в порядке, дадут общий наркоз, и Ольга Ивановна будет дальше меня резать и искать, что там приключилось.
Очень мне эта программа не понравилась. Да делать нечего. Лежу жду приговора. А Французова рядом стоит, переживает. Мне, говорит, месяц назад вот она же изверг аппендикс удаляла. Больно было. Ну и мне больно, конечно, морщусь. Французова говорит:
– Вы ей хоть промедол сделали?
- Нету у нас
- Ничего у вас нету, какие вы безжалостные, пойду свой принесу
Ушла, а хирургиня устыдилась видно, велела сестре мне морфию уколоть. Ольга Ивановна приходит со шприцем наизготовку, а они ей – мы сами укололи. Ну, ничего, говорит, она женщина здоровая, уколем еще и промедол. Ну и уколола. Боль все равно конечно чувствовалась, но как-то повеселее стало. А хирург все мотает и мотает мне кишки. Все никак аппендикс не найдет. Я так удивилась. Думала, как в учебнике анатомии на картинке, живот разрежешь, и он там сразу как войдешь направо. А вот нету! Не найдут никак. А я все переживаю, что дело не в нем, и сейчас меня дальше резать будут. Но обошлось. Нашли наконец, оттяпали. Французова все равно не ушла, до конца рядом стояла, развлекала меня, жалела. Удивительная женщина! Говорит хирургше: ты в отпуск завтра уходишь, кто там ее у вас досмотрит. Грязь у вас, мужики вонючие в отделении. Я ее к себе заберу.
Ну и положили меня в палату, где после внематочной все. Привезли среди ночи, я веселенькая такая еще вся, с сестрами перешучиваюсь, постельку поправляю. А бабочки там хоть и третий день после операции, но еле живые еще, внематочная вам не аппендикс. Но все рвались ухаживать, все спрашивали, судно не подать ли, попить или еще что. Сами хорошо помнили, как в первые сутки им было. Но ухаживать за мной не пришлось. Утром я уже сидя завтракала с аппетитом, а вечером вышла в коридор, Машу свою обнять, чего не чаяла уже и сделать когда еще накануне. С мужем утром еще обнялись. Он ворвался в гинекологическую хирургическую палату чуть свет, с порога заорал - женщины, без паники, я ни на кого не смотрю, я только жену поцелую. Не знаю уж, как прорвался.
А на пятый день меня выписали, вечером уже были в гостях, и мы с Ренатом танцевали адажио из Лебединого озера.
Случился он еще до поездок в Севастополь. Отдыхали мы в то время на заводских турбазах. Ну, кто в советское время не жил, может не знает, что это такое. Не знаю, сохранились ли они еще. Это такие дощатые домики, некоторые маленькие, на пару комнат. Некоторые таким длинным бараком построены. И к ним столовая, пляжик какой-никакой, танцплощадка, лодки напрокат и качели. Да, и директорский домик еще непременно.
Думаю, это был не первый приступ. И все он меня караулил далеко от дома. Один раз в том же Волково прихватило. Я решила, что застудилась, холод естественно стоял же, раз я в отпуске. Погрелась у рефлектора - мы всегда с собой рефлектор брали, какой же у меня может быть отпуск без рефлектора - и все прошло. Второй раз в Москве, в театре Моссовета. Пива чешского в антракте выпила, и так меня пронзило, еле до Тверского доковыляла. А с утра опять все прошло.
В тот раз мы в Волково отдыхали во второй раз уже, папиного завода турбаза. Там столовая ничего была, с фонтанчиком даже. Старица Уфимки, лес кругом, лоси ходили, прямо под нашими окнами переплывали старицу эту. А под мостками на берегу я ондатру видела! В первый раз мы там втроем жили, а в этот раз только мы с Машей. Как-то так и повелось с тех пор, что муж отпуска то на сессии тратил, то еще какие-то причины, так что мы все одни ездили везде.
Погоды конечно стояли жуткие. Неделю мы там зубами стучали, хотели уже домой сбежать, но тут солнышко выглянуло и жара настала, первый летний день настоящий. Бедной Маше было обещано, что я ее буду на лодочке катать, купание, прогулки в лесу, и вместо этого под двумя одеялами отсыревшие книжки лежим читаем. Запах отсыревших книг – это запах моих отпусков. Обещала, что как солнце выглянет – сразу поедем на лодочке. И вот Маша меня утром будит радостная – солнышко вышло! А меня такая боль пронзила в животе, встать не могу. Даже Машу на завтрак одну отправила. Думаю, застудилась опять, погреюсь пройдет. Не проходит. Маша чуть не в слезы – ты обещала на лодочке, когда солнце выйдет! Ну что делать, обещала же, не могу я ребенку отдых портить, сколько она скукоту эту терпела в бараке и мерзла. Напилась анальгина, поднялась кое-как и на лодочку. Гребу, а мне все хуже и хуже. Думала не выгребусь к берегу, помощь звать придется. Но пригребла. Купаться холодно еще, полежали на солнышке, погрелись, вроде получше стало. Хотела позвонить домой, чтобы приехали за нами, да раздумала. А к вечеру мне совсем поплохело. Пошла к фельдшерице, врачей там не водилось. Помяла она мне живот с умным видом, и сказала уверенно –газы. Угля активированного дала. Газов у меня с младенчества не бывало, но кто его знает. Напилась угля и спать легла. Только какой там сон. Боль-то острая вроде и прошла. Но я точно знала, что умираю. И смерть у меня в животе сидит. Что-то там у меня в животе приключилось серьезное, или аппендицит или внематочная.
Страшно мне не было совсем. Когда правда смерть рядом, восприятие меняется наверное. Я только думала, как бы ночь эту пережить, и все, скорее бы утро. Все равно ночью некому меня везти в больницу. А до утра хорошо бы дожить. Но ночь была длинная, очень длинная. Я все смотрела на спящую Машу, хотела наглядеться. И еще боялась, что умру, а она утром проснется и испугается. Догадается позвать соседей, или так и будет ждать, когда я проснусь? Только об этом и думала всю ночь. Все изобретала способы, как ее не напугать, если помру. Записку какую написать? Так и не придумала ничего. Но ночь скоротала.
Утром поплелась звонить папе приставными шагами. Он все никак не врубался, насколько все серьезно, все просил перезвонить после обеда, пока я не заорала, что у меня аппендицит или что похуже, и я умираю. Папа приехал наконец, почему-то недовольный, с перепугу наверное. Я скрючилась на заднем сиденье, как не сдохла на этих проселках не знаю. Да еще Маше старалась улыбаться и успокаивать, что ничего страшного.
Приехали в нашу больницу заводскую. Хирург поглядел, помял, анализы быстренько сделали – все зашкаливало. Диагноз мой подтвердил, или аппендицит или внематочная, но перитонит точно. Срочно оперировать, везите в дежурную, мы пока развернемся поздно будет, уже сейчас поздно.
Машу завезли к свекрови, с дедом оставили, прижала ее, целовала, уверенная, что в последний раз, свекровь с нами поехала, виду не подает, но вижу перепугалась. Дежурила 8 больница на счастье, главврач, другие врачи – все знакомые. И рядом совсем. Но пока мы ехали, я много что передумала. И что вижу эти знакомые с детства дома в последний раз. И вот жара настала, а я так и не искупалась и никогда больше. Так ждала, так представляла, как Машу в первый класс поведу осенью, и неужели я этого не увижу? А главное – как, как она без меня будет жить?? Папа все твердил – как маме сказать? Что будет с мамой? И вроде как даже сердился на меня, что я такое огорчение ей устроила. Но мне было не до мамы. Маша, Маша, Маша сверлило у меня в голове. Все остальное было совсем неважно сейчас.
В 8 больнице дежурила Французова в гинекологии, так мне повезло. И хирург женщина тоже отличная. Торопиться они не стали. И так и сяк меня осмотрели, анализы брали каждые два часа, в палату на двоих положили, успокоили, что перитонита нет никакого. Вроде и я и анализы в норму стали приходить потихоньку. Я уже успокоилась, болтала с соседкой по палате на радостях, собралась завтра домой проситься, и вдруг часов в 12 ночи уже опять Французова меня поглядеть пришла. И говорит так ласково - вот видишь, вот эта реакция говорит, что все же у тебя что-то острое. Надо бы разрезать и посмотреть. Я ей – да ладно, все прошло уже, в другой раз как-нибудь. Она меня все убеждает так ласково, а я все отнекиваюсь как дите. Она мне – вот видишь, сегодня я дежурю, и хирург хороший, а завтра кто его знает кто придет, а вдруг резать все равно придется? А я все отрицаюсь, все отстаньте, спать хочу, дура дурой. Пока она мне не сказала – да нет, милая, пойдем, хирург уже размылась, и операционная готова. Вобщем, испугаться мне времени не дали, такие вот врачи были, до последнего волновать не хотели. Не успела опомниться, как уже лежала на столе.
И тут я догадалась спросить, что же именно мне оперировать будут – аппендицит или внематочную? Хирург все помалкивала, суровая такая женщина. А Ольга Ивановна мне объяснила. Что не знают они еще, что там у меня. Вот сейчас под местным хирург на аппендикс зайдет, если в нем дело – удалит и зашьет. А если с ним все в порядке, дадут общий наркоз, и Ольга Ивановна будет дальше меня резать и искать, что там приключилось.
Очень мне эта программа не понравилась. Да делать нечего. Лежу жду приговора. А Французова рядом стоит, переживает. Мне, говорит, месяц назад вот она же изверг аппендикс удаляла. Больно было. Ну и мне больно, конечно, морщусь. Французова говорит:
– Вы ей хоть промедол сделали?
- Нету у нас
- Ничего у вас нету, какие вы безжалостные, пойду свой принесу
Ушла, а хирургиня устыдилась видно, велела сестре мне морфию уколоть. Ольга Ивановна приходит со шприцем наизготовку, а они ей – мы сами укололи. Ну, ничего, говорит, она женщина здоровая, уколем еще и промедол. Ну и уколола. Боль все равно конечно чувствовалась, но как-то повеселее стало. А хирург все мотает и мотает мне кишки. Все никак аппендикс не найдет. Я так удивилась. Думала, как в учебнике анатомии на картинке, живот разрежешь, и он там сразу как войдешь направо. А вот нету! Не найдут никак. А я все переживаю, что дело не в нем, и сейчас меня дальше резать будут. Но обошлось. Нашли наконец, оттяпали. Французова все равно не ушла, до конца рядом стояла, развлекала меня, жалела. Удивительная женщина! Говорит хирургше: ты в отпуск завтра уходишь, кто там ее у вас досмотрит. Грязь у вас, мужики вонючие в отделении. Я ее к себе заберу.
Ну и положили меня в палату, где после внематочной все. Привезли среди ночи, я веселенькая такая еще вся, с сестрами перешучиваюсь, постельку поправляю. А бабочки там хоть и третий день после операции, но еле живые еще, внематочная вам не аппендикс. Но все рвались ухаживать, все спрашивали, судно не подать ли, попить или еще что. Сами хорошо помнили, как в первые сутки им было. Но ухаживать за мной не пришлось. Утром я уже сидя завтракала с аппетитом, а вечером вышла в коридор, Машу свою обнять, чего не чаяла уже и сделать когда еще накануне. С мужем утром еще обнялись. Он ворвался в гинекологическую хирургическую палату чуть свет, с порога заорал - женщины, без паники, я ни на кого не смотрю, я только жену поцелую. Не знаю уж, как прорвался.
А на пятый день меня выписали, вечером уже были в гостях, и мы с Ренатом танцевали адажио из Лебединого озера.
no subject
no subject
А я увлеклась мемуарами и опоздавала с вами с Чеборой поболтать:)
no subject
Вот и хорошо, что увлеклась, замечательно получилось.
no subject
no subject
no subject
no subject
http://rabotkin85.livejournal.com/
контактный телефон 8 (962) 932 87 69
заранее благодарю!
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Вот допишу и попробую, еще полжизни осталось, самое интересное:)
no subject
Сохранились конечно. Куда б им деться то. Только путевки уже не такие дешевые, что можно без раздумий поехать в любой момент.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject