![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
(no subject)
Наш дом, тетилялин, двор, контора – вот и вся моя вселенная того времени. Есть еще дом родителей отца. Там мы бываем не так часто, но бываем, тоже вроде как на поклон ходим. Обычно вместе с тетилялиной семьей. Я туда не люблю ходить, и всегда уговариваю оставить меня с бабушкой. Иногда удается, но редко. Обидятся. Остальные тоже ходят неохотно, кроме папы. При встрече и на прощанье всегда говорят: поцелуй бабушку – дедушку. А мне совсем не хочется их целовать. Совсем!
Там всегда вкусно кормят, совсем непохоже на то, что готовит бабушка. Фаршированная рыба, форшмак, даже простой молочный суп выходит у бабы Гуты необыкновенно вкусным. Они тоже живут недалеко от нас, дом этот и сейчас стоит. Комната в коммуналке. Кровать, стол и и шифонер, в дверке которого стеклянный витраж с оленями, почему-то синими. Мне они кажутся шедевром. Высиживать там скучно, побегать негде, даже Сашка томится и не шалит. Видимо, чувствуем какую-то напряженность этого застолья. Летом можно убежать во двор, а зимой тоска. Зато домой идти мимо пекарни, где пекут пряники и мятой пахнет на всю улицу. Она в подвале, и мы заглядываем в окошки и смотрим, как там снуют в белых халатах женщины. Иногда нам протягивают в окошко пряники, еще горячие, такие вкусные!
Баба Гута сшила нам чудные костюмчики из простой белой ткани, одинаковые, только у меня юбочка, а у Сашки брючки. Отделала какой-то тесьмой, и получилась такая красота! Бабушка портниха, сшить может все, от трусов до зимнего пальто, и любой лоскут ткани в ее руках преображается и сидит идеально на любой фигуре. Она кроит на глаз, иногда даже сразу ткань. Померяет, покрутит ткань так и этак, нарисует мелом и кроит. Такой вот талант. Не пропала с ним ни в революцию, ни в войну. Всегда могла и себя и детей прокормить. А дед работает в банке, он рядом с домом. Этот банк он эвакуировал из Сталинграда под бомбами на какой-то барже. Довез. И работал там до самой пенсии. Даже орден дали за труды ему. Банк этот и сейчас на том же месте, на Гашека, и улица не переименована.
Иногда меня оставляют там одну ненадолго. Видимо, когда не с кем больше оставить. Это для меня просто пытка, уговаривать приходится долго, обещать, что скоро за тобой придем. И я сижу и жду, когда придут. Не помню, чтобы со мной как-то общались или играли там. Один раз бабушка сшила платье кукле. Дала покрутить машинку свою. Спросят что-то, типа кого я больше люблю, маму или папу, покормят. И занимаются своими делами. Говорят между собой на иврите, я не понимаю. Если ссорятся – переходят на идиш. Видимо, ругаться на нем удобнее им было. Поэтому я никогда не оценю красоту этого языка – для меня он навечно ассоциируется со ссорами и повышенным тоном.
Я не могу объяснить маме, почему не люблю там бывать. Тебя обижают? Нет. Ругают? Нет. Но я охотнее останусь с соседкой Настей, с любой маминой подругой. Наверное, не потому, что они меня больше любят и больше внимания уделяют. Скорее потому, что я не должна делать вид, что люблю их, целовать при встрече и на прощанье. Мне очень жаль, что так поздно мы заметили наконец друг друга с этими бабушкой и дедушкой, поздно стали родными по-настоящему. Но слава Богу, что все же стали.
Еще мы ходим в гости к бабушкиным сестрам и маминой подруге Лиде . Но об этом я уже писала. А главное – к прабабушке. Туда мы ходили каждое воскресенье, пока бабушка не переехала к Шуре, всегда, если я не болела. Об этом я тоже уже писала. Это самый теплый дом, какой был у меня в жизни. При слове “дом” я вижу этот флигель. Хотя у бабушки там одна комната, в которой я помню каждую щелку в полу.
Там всегда вкусно кормят, совсем непохоже на то, что готовит бабушка. Фаршированная рыба, форшмак, даже простой молочный суп выходит у бабы Гуты необыкновенно вкусным. Они тоже живут недалеко от нас, дом этот и сейчас стоит. Комната в коммуналке. Кровать, стол и и шифонер, в дверке которого стеклянный витраж с оленями, почему-то синими. Мне они кажутся шедевром. Высиживать там скучно, побегать негде, даже Сашка томится и не шалит. Видимо, чувствуем какую-то напряженность этого застолья. Летом можно убежать во двор, а зимой тоска. Зато домой идти мимо пекарни, где пекут пряники и мятой пахнет на всю улицу. Она в подвале, и мы заглядываем в окошки и смотрим, как там снуют в белых халатах женщины. Иногда нам протягивают в окошко пряники, еще горячие, такие вкусные!
Баба Гута сшила нам чудные костюмчики из простой белой ткани, одинаковые, только у меня юбочка, а у Сашки брючки. Отделала какой-то тесьмой, и получилась такая красота! Бабушка портниха, сшить может все, от трусов до зимнего пальто, и любой лоскут ткани в ее руках преображается и сидит идеально на любой фигуре. Она кроит на глаз, иногда даже сразу ткань. Померяет, покрутит ткань так и этак, нарисует мелом и кроит. Такой вот талант. Не пропала с ним ни в революцию, ни в войну. Всегда могла и себя и детей прокормить. А дед работает в банке, он рядом с домом. Этот банк он эвакуировал из Сталинграда под бомбами на какой-то барже. Довез. И работал там до самой пенсии. Даже орден дали за труды ему. Банк этот и сейчас на том же месте, на Гашека, и улица не переименована.
Иногда меня оставляют там одну ненадолго. Видимо, когда не с кем больше оставить. Это для меня просто пытка, уговаривать приходится долго, обещать, что скоро за тобой придем. И я сижу и жду, когда придут. Не помню, чтобы со мной как-то общались или играли там. Один раз бабушка сшила платье кукле. Дала покрутить машинку свою. Спросят что-то, типа кого я больше люблю, маму или папу, покормят. И занимаются своими делами. Говорят между собой на иврите, я не понимаю. Если ссорятся – переходят на идиш. Видимо, ругаться на нем удобнее им было. Поэтому я никогда не оценю красоту этого языка – для меня он навечно ассоциируется со ссорами и повышенным тоном.
Я не могу объяснить маме, почему не люблю там бывать. Тебя обижают? Нет. Ругают? Нет. Но я охотнее останусь с соседкой Настей, с любой маминой подругой. Наверное, не потому, что они меня больше любят и больше внимания уделяют. Скорее потому, что я не должна делать вид, что люблю их, целовать при встрече и на прощанье. Мне очень жаль, что так поздно мы заметили наконец друг друга с этими бабушкой и дедушкой, поздно стали родными по-настоящему. Но слава Богу, что все же стали.
Еще мы ходим в гости к бабушкиным сестрам и маминой подруге Лиде . Но об этом я уже писала. А главное – к прабабушке. Туда мы ходили каждое воскресенье, пока бабушка не переехала к Шуре, всегда, если я не болела. Об этом я тоже уже писала. Это самый теплый дом, какой был у меня в жизни. При слове “дом” я вижу этот флигель. Хотя у бабушки там одна комната, в которой я помню каждую щелку в полу.